– Мне и на эту фотографию тяжело смотреть, – я киваю на столик у лестницы, – а ты решила достать семейный альбом.

– Мы не будем торопиться. Маленькими шажками. – Она подходит к столику и берет в руки фотографию Карлы в день выпускного. Рассматривает ее так пристально, будто видит впервые. – Может, нам ее выбросить?

– Что? Нет! – протестую я и пытаюсь отобрать у нее рамку.

Но мама не отпускает.

– Карла бы от нее в бешенство пришла! Эта фотография стоит тут так долго, что я перестала ее замечать. И знаешь, я не уверена, что она мне нравится. А тебе?

Подумав, я отпускаю рамку.

– Нет. Я ее терпеть не могу.

Мама берет меня за руку и решительно тащит в гостиную. В животе затягивается тугой узел.

– Выкинем ее. Ужасное фото. Карла здесь даже на себя не похожа, – говорит мама и швыряет рамку в корзину для бумаг. – Ну вот, другое дело. Ох, такое необычное чувство. – Она прижимает руку к животу – похоже, эмоции у нас с ней живут в одном и том же месте. – Я сейчас очень плохо поступила, да?

– Нет. Фотка и впрямь ужасная. Но это было… импульсивно! И хорошо. И в твоем стиле.

– В моем стиле?

– Ага. Помнишь, тебя как-то взбесили зеленые обои, и, вернувшись из школы, мы обнаружили, что ты их все содрала.

Мама смеется.

– Ну хорошо. Так, на случай, если ты не заметила, ты в гостиной. – Она крепче сжимает мою руку. – Нет-нет, не убегай. Присядем лучше на диван.

На самом деле все не так плохо, как я думала. Мне даже не хочется вскочить и убежать. Хотя комната запечатлелась в моей памяти навсегда, вплоть до подтека на стене у книжного шкафа и темного пятна на журнальном столике – бабушка задремала и не заметила, как догорела свечка.

– Тебе все нравится в таком виде? – интересуюсь я, усаживаясь. – Я про дом. Ты ничего здесь не изменила с тех пор…

Мама прикусывает губу и осматривается.

– Пожалуй, и впрямь стоит освежить интерьер. – На этих словах мама берет альбом. – Просмотр фотографий способствует переносу воспоминаний в другой отдел мозга, – говорит она неопределенно. – Что-то в таком роде.

Еле сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза. Понятия не имею, где она понабралась этой псевдонаучной чуши, но очень сомневаюсь, что существуют клинические испытания, доказывающие эффективность такой техники.

Но мама думает, что это поможет. И, возможно, этого достаточно.

– Париж, – указываю я на верхнюю фотографию. Сердце сжимается при виде сияющей Карлы, но я стараюсь устроиться на диване поудобнее, и становится чуть легче. Тут как на морозе: надо расслабиться и перестать дрожать. – Помнишь, Карла уговорила парня поцеловать ее на вершине Эйфелевой башни?

– Уговоры там и не понадобились.

– А еще она никак не соглашалась, что ужасно говорит по-французски.

– Ты ее всю неделю донимала с произношением. Она уже на стену лезла.

Одно изображение сменяется другим. Я плачу и шмыгаю носом. И мама тоже плачет. Но это не те захлебывающиеся рыдания, как сразу после смерти Карлы, когда она перестала меня замечать и мне пришлось справляться самой. Сейчас это просто слезы на щеках, которые можно смахнуть одним движением руки. Какой все-таки путь она проделала.

Мы прерываемся на чай, а затем досматриваем альбом. Я не уверена, что воспоминания переместились в другие отделы мозга, но, встав включить свет, я прошла прямо через то место, где раньше стояла кровать, как будто это обычный ковер.

Осознав это, я чувствую себя виноватой – словно обесценила произошедшее в этой комнате, когда не обошла невидимую кровать. Но потом я вспоминаю Карлу с фотографий – улыбки, блестящие глаза, блики вспышки на пирсинге, – она сказала бы мне, что я веду себя чертовски нелепо.

И я возвращаюсь на середину комнаты. Стою неподвижно и позволяю себе скучать по сестре. Отпускаю глубоко спрятанные чувства.

И это меня не убивает. Конечно, мне больно. Ужасно больно. Но я здесь, и я держусь. Рядом нет Итана, и перед глазами нет ноутбука. Я не убегаю, не бросаюсь в работу, не срываюсь на маму. Я боялась потереть контроль или сойти с ума. Но этого не происходит. Боль утраты все еще выжигает меня изнутри, но теперь с ней можно жить.

Вчера Би написала, что Итан и Цеси вдвоем ускользнули на обед. Мысль об этом все утро не дает мне покоя. Я пытаюсь отвлечься на листовки, которые Фитц сделал, чтобы расклеить по Шордичу: «Вам за семьдесят и хочется общения с такими же лондонцами, как вы? Клуб “Серебро Шордича” для вас! Информация по телефону…» – но даже это не помогает.

Я думаю о Карле. Она бы не позволила Итану водить Лину за нос. Она была решительной и находчивой и так бы это не оставила.

Карле полагалось бы прийти на выручку сестре, но по ужасной воле судьбы ее здесь нет. Зато есть я. И я тоже буду решительной и находчивой.

Подойдя к двери в комнату Фитца, я громко стучусь.

– Я в жизни ничего круче не делал! – восхищается Фитц и внезапно жмет на тормоз. Фургон, который мы одолжили у Салли из шестой квартиры, замирает на выезде со стоянки. – Ох! Перепутал! Ага, понял, вот так! Все, поехали! Только не комментируйте мои водительские способности, когда будете рассказывать истории о нашей слежке, ладно?

– Не будет никаких рассказов, Фитц, – говорю я самым строгим голосом. – Это секретная миссия.

Он явно в восторге.

– Секретная! Ой, простите, не понял, что все еще вторая передача.

Мы выезжаем на главную дорогу и тут же попадаем в пробку. Машины ползут, между ними снуют пешеходы.

– Посмотрю навигатор. – Фитц достает из кармана куртки телефон. – Сейчас до офиса «Сэлмаунт» сорок минут.

Я расстроенно выдыхаю. Весь замысел кажется менее драматичным, когда фургон еле едет.

В конце концов мы добираемся до офиса Лины, и Фитц паркуется – вполне возможно, в неположенном месте, – рядом с кафе напротив здания. Мы устраиваемся за столиком, я пью чай и рассматриваю купленные Фитцем пончики. Он убеждает меня, что пончики – это обязательный атрибут слежки. Только они такие масляные, что мой уже насквозь пропитал салфетку.

Мы наблюдаем за входом в здание. Благодаря Би я знаю, что Итан сейчас на совещании и еще не выходил из офиса. Какая же уродливая улица: широкая проезжая часть, приземистые дома с заколоченными окнами и здание штаб-квартиры «Сэлмаунт» из стекла и бетона кажется тут совсем неуместным.

– Вон он идет! – возбужденно говорит Фитц.

Точно, из офиса только что вышел Итан с портфелем в руке. А он красивый, этого не отнять.

– Что теперь, Эйлин?

– Теперь в игру вступает безобидная старая леди. Передай мне салфетки, пожалуйста. Заберу пончик для кошки Летиции, она все ест.