руки Макса. Я иду на поводу у этой глупости, когда разрешаю его напористому языку жадно занимать мой рот. И я отвечаю на каждый поцелуй и объятия. Зарываюсь пальцами во влажные пряди волос. Дрожу от страха, но льну, что есть силы, к горячим и каменным мышцам Макса.

Но очень легко решаю, что мой первый раз будет именно таким. Здесь и сейчас. У него на кровати.

Я сгораю от стыда и от крышесносного, тягучего ощущения внутри себя, когда его осторожные губы опускаются по животу… все ниже и ниже… и останавливаются там…

Я в своей жизни не испытывала ничего подобного. Я рассыпаюсь на сотни горящих частиц. Стону так, что мат Ольховского обжигает мою кожу…

И может, это глупость, позволить себе зайти с Максом еще дальше. Но его тяжелое, нервное дыхание, по сумасшедшему трепетные поцелуи моих губ, шеи, ключиц стоят того момента моей нежной боли и сковывающей дрожи.

Я нагло кусаю Макса за плечо, когда он теряет осторожность в своих движениях.

Мне больно. Но то, что творится у меня внутри под ребрами… то чувство, в котором я тону… Самое теплое, щемящее сердце и заставляющее дышать только Максом.

Запахом его кожи, его словами и романтичными пошлостями, которые шепчутся мне на ухо. Я никогда не думала, что это может нравиться моему телу. Что оно умеет так плавиться. И я не представляла, что Макс умеет быть таким… нежным.

Наверное, наша сделка — это самая глупая и дурацкая затея, что могла произойти во вселенной… Но точно знаю, я влюблена в этого обаятельного хулигана, что сейчас смотрит на меня, как пьяный, прижимая к себе.

Влюблена окончательно и бесповоротно.

Глава 27

Леся

— Макс, щекотно. Пусти, — смеюсь и кручусь юлой из-за пронырливых пальцев, которые под одеялом считают мне ребра. — Мне домой уже пора.

— Как домой? — лохматая голова Макса появляется перед моим лицом.

Мы все еще валяемся в его кровати. Я убита нежностью. Мое тело просто отказывается подчиняться чему-то, если это не связано с Максимом. Все, что я могу — прижиматься к его горячему, крепкому телу. И совершенно голому, на минуточку. Мы оба до сих пор голые.

— Время восемь вечера. Дедушка скоро звонить начнет, — тоскливо вздыхаю я.

Тянусь к его растрепанным волосам и запускаю в этот хаос пальцы. Макс тут же ласково касается своими теплыми, но мягкими губами моего запястья, а я готова превратиться в млеющую лужицу.

Это какая бессмыслица. Я и Ольховский в одной постели. Макс стал моим первым… Боже… Да у меня сердце готово выскочить из грудной клетки. Макс — мой первый мужчина.

Макс! Наглый. Бесцеремонный. Самоуверенный. Тот, кого мне хотелось придушить. Тот, кто, глядя мне в глаза, назвал меня стремной. И сейчас он с затуманенным взглядом ластится к моей руке, как хулиганистый котяра.

Мой хулиган.

— Дедушка — это серьезно, — грустно итожит Максим, прокладывая дорожку из поцелуев от моего запястья и выше по руке.

Добирается до плеча, а потом ласково прикусывает мне шею, не забывая дразняще фыркать носом.

— Ма-а-акс, — хохочу от щекотки и жмурюсь от теплых спазмов в своем животе. Обнимаю Макса за шею со всей силы. Ощущаю себя приятно хрупкой и беспомощной рядом с ним.

— Останься еще на пять минут, — сипло хнычет он в место за ухом. — Ну, пожалуйста…

— Не могу.

— А ты смоги, — Макс делает шумный вдох и прижимается ко мне своими рельефными мышцами.

Это с ума сойти можно. Он такой горячий… твердый… И я совсем не тело имею в виду. Мне приходится судорожно перевести дыхание.

— Макс, дед и так ходит почти все время не в настроении.

— Ох, уж этот Аркадий Борисович, — иронично цокает он. — Ладно, собирайся, я тебя отвезу.

Тяжко вздохнув, Максим вылезает из-под одеяла. И пока он натягивает на себя свои боксеры, я, краснея, не могу перестать пялиться на его крепкий голый зад.

Ныряю под одеяло и заворачиваюсь в него шаурмой. Я двинулась разумом. И как мне ехать домой? Там же такого не транслируют…

Неожиданно мне в голову летит совершенно безумная идея.

Подскакиваю на кровати и также завернутая в одеялко, лечу в коридор. А уже через секунду плюхаюсь обратно на кровать. Под удивленный взор Макса набираю номер единственного человека на земле, которому мой дед доверяет всецело и безоговорочно. У меня всего один вариант, чтобы остаться здесь в этом теплом одеяле хоть пару часов.

— Привет! — почти сразу же раздается радостное в трубке.

— Бо, привет. Ты дома? — но судя по шуму на заднем фоне, то нет.

— Не, мы с пацанами собрались. А ты что хотела? Что-то случилось?

— Все хорошо, — не сдерживаю улыбки, поглядывая на Макса, внимательно слушающего разговор. Хорошо и даже лучше. — Но у меня к тебе странная просьба. Я могу написать дедушке сообщение, что пошла гулять с тобой?

Лицо Ольховского хмурится, а я улыбаюсь еще шире.

— Э-э-э, ну… — тянет в замешательстве Бо. — А ты не дома разве?

— Нет. Я у… — невинно хлопаю ресницами и прижимаю к своей груди край одеяла, когда смотрю на Макса, — … у подруги.

У двухметровой такой подруги. С мускулистыми волосатыми ногами и уже заметной темной линией пробивающейся щетины на лице. А еще эта подруга хищно пожирает меня взглядом.

И в этот раз я вру и не краснею. Видимо, на сегодня краска для моих щек закончилась.

— Подруги? Какой? — настороженно удивляется Богдан.

— Бо, давай все потом. Ты мне просто скажи, когда поедешь домой, и мы встретимся с тобой возле подъезда. Договорились? — спешу закончить разговор, потому что Макс уже плавной поступью движется обратно к кровати.

И все-таки еще осталось немного стыда в моем счастливом организме. Щеки вмиг багровеют.

Макс не только снова намеревается залезть ко мне под одеяло, он одним уверенным движением стягивает с себя боксеры.

У меня сбивается дыхание, и самой сладкой в мире дрожью сводит все тело аж до кончиков пальцев ног, пока мой взгляд липнет к голому… огромному… напряженному… И нет, я снова не про Макса в целом.

— Олесь, ты никуда там не вляпалась? — беспокоится Богдан.

Мамочки. Я влипла. С головой, по уши, с руками-ногами и со всеми другими частями тела. Нормальной меня не назовешь.

Макс вызывающе обводит свои губы языком, а в глазах просто шабаш бесов. У него остается один шаг до кровати, а у меня одна секунда до того, как я не сдержу трепетный стон.

— Нет, все отлично, — мой голос переходит чуть ли не в писк.

Полсекунды.

Макс