Шрифт:
Интервал:
Закладка:
вперед головой.
Поэма Шевелева «Август» написана под прямым влиянием поэмы Глеба Семенова «Отпуск в сентябре». В основу взята та же свободная композиция: уединенные раздумья в лесу, неторопливые наплывы попутных мыслей и впечатлений. Но у Семенова сложный диалектический ход внутренних борений и преодолений, драматизм постижения мира. Шевелев в своем «Августе» не идет дальше тонких и точных картин природы «на грани осени и лета». Картины эти перемежаются главами воспоминаний о любимой, оставшейся в городе над Невой, главами довольно аморфными и безличными. Настоящего движения внутреннего сюжета не получается. Для большой вещи Шевелев еще не дорос — до осознания судьбы и пути. Пока ему удаются малые открытия, умение видеть неожиданное и удивительное в повседневном. Мир его насквозь поэтичен, но ограничен близлежащими впечатлениями.
Рано погибший Юрий Ткачев еще по-настоящему не проявил себя. Он как бы остановился на пороге поэзии.
Стихи Ткачева отмечены юношеской мечтательностью, романтическим воображением, устремленностью ко всему грандиозному и прекрасному, но словесно он еще тонет в условных красивостях. Стихи его пытаются обнять и мир земной, и мир вселенной.
В земном — узорно-русские пейзажи со сказочными образами, традиционно частушечными или шутливо-песенными ритмами. «Наташка» и особенно «Светлана» — несомненно в орбите лирики А. Прокофьева.
Мир космический населен густой научной фантастикой. Тут и пришельцы с других планет, и одинокие забытые роботы «из синего металла», и космические корабли, и таинственные острова, и алые паруса, и, конечно же, сам Грин — «волшебник, исцеляющий печали», и мечты о далеком будущем, когда через миллионы поколений неземные и невообразимые сегодня создания благодарно и растроганно постигнут «дней наших уцелевшие творенья». В стихах Ю. Ткачева — высокие порывы души к творчеству, бессмертию, открытию неведомых миров. Но он еще не созрел до конкретного точного слова, он еще в плену традиционных поэтизмов. Как сложилась бы его творческая судьба, нам не дано предугадать.
Так в одном гнезде, именуемом «Первая книга поэтов», уместились дарования разномасштабные и разнохарактерные, громкие и тихие, драматичные (Т. Галушко) и афористические (В. Попов), легкие на любой подъем (А. Рытов) и верные узкому кругу предметов, близлежащих, но увиденных пристально и точно (А. Шевелев), романтически-мечтательные (Ю. Ткачев). Каждый раскрывает какую-то одну сторону современных исканий в поэзии.
Но наиболее существенны и принципиальны три линии.
Это — воскрешение полновесного жизнетворящего слова через его корневую суть, через богатство звуковых и многопланно-образных ассоциаций, через драматическую силу и напряженность проявленного в стихах характера (Т. Галушко).
Это — попытка проблемного заострения главных мыслей о жизни в угловатых, подчеркнуто близких к прозе строках (В. Попов).
Это — лирическое углубление в сознательно ограниченный повседневными впечатлениями мир (А. Шевелев).
Другое дело, что все эти очень нужные нашей поэзии тенденции осуществлены подчас наивно и односторонне, что всем нашим молодым еще не хватает масштабности осмысления времени и жизни. Но ищут и работают они, каждый в своем направлении, интересно и плодотворно. Возможности современной поэзии многообразны. Здесь только намечены некоторые из них, характерные для первых книг молодых ленинградских лириков.
Анна Ахматова. 1964 г.
Н. Тихонов и А. Прокофьев
С. Я. Маршак в Ялте. 1963 г.
ДМИТРИЙ БОБЫШЕВ
ВОЗМОЖНОСТИ
Всей безобразной, грубою листвой
средь остальных кустарников изгнанник,
лишенный и ровесников, и нянек,
всерьез никем не принятый, ольшаник
якшается с картофельной ботвой;
при этом каждый лист изнанкой ржавой
уж не стыдится сходства с той канавой,
в которой грязнет, глохнет каждый ствол.
И гасится матерчатой листвой
звук топора, которым огородник
старательно пропалывает свой
участок от культур неблагородных,
остерегая весь окружный лес
селиться на его делянках, здесь.
И валится ольха,
но не на отдых,
а сорняком и плевлом от древес.
Из этих веток, в стройке не пригодных,
хозяин настилает пол на сходнях,
чтоб выбирал он грязь из низких мест.
И к небесам взывает красный срез.
А новые растут из торфа, глины...
И у провисших в озеро небес
нет дерева прекраснее ольшины,
когда она свой век до половины
догонит, не изведав топора:
и лист по счету, и узор вершины,
и чернь ствола, и черные морщины,
и в кружевных лишайниках кора,
протертая на швах до серебра —
приметы так отточенно-старинны,
что дерево красавицей низины,
казалось бы, назвать давно пора,
и впереди ветвистого семейства
она по праву заняла бы место;
в ней все — и шишек прихотливый строй,
тушь веток и законченность их жеста,
и поза над озерной полосой,
и стать, посеребренная росой, —
все поражает позднею красой...
Но есть в ней отчужденность совершенства.
ВЛАДИМИР ДРОЗДОВ
* * *
Без ответа — откуда? чья?
песня плещется по ночам...
И мелодичное теченье
туманно гладит берега.
Лежит, как дерево, река,
чисты притоков шелестенья.
О, чьи уключины скрипят?
Чьи кони во поле вздыхают?
То замолчат, то возникают —
чьи листопады голосят?
Неизлечимо ключевая
любви печаль, заветный клад...
И если птицы улетят —
не уплывай, река ночная!
Как неоглядно Русь поет,
бессонно в осень обряжаясь.
...И диск луны все продолжает
свой беспосадочный полет.
ОЛЕГ ЮРКОВ
ПОДВОДНАЯ ОХОТА
По утрам в реке седой
я охочусь под водой.
Подкрепившись бутербродом,
отоспавшись не вполне,
два баллона с кислородом
укрепляю на спине.
Захвачу с собой приманку —
колбасу и сказку,
зачерствевшую баранку,