Мысли путались в голове у Фудзибаяси. Сказал лишнее? Или недосказал? Два чувства боролись друг с другом.

Дома его ждал факс из Токио от Сумико. Отец упал в коридоре и сломал мизинец на правой руке.

Он сразу же позвонил.

— Это было ужасно, да?

— Прости меня, — голос Сумико звучал подавленно.

— Тебе не за что извиняться. Последнее время, когда я вижу, как он ходит, замечаю, что движения его рук и ног стали странными, неверными…

— Да…

— Хотя физически он крепок, но когда команды, которые дает мозг, становятся нечеткими, происходят вот такие вещи. В любом случае ты не можешь следить за ним двадцать четыре часа в сутки. Забудь об этом и ложись пораньше спать.

Фудзибаяси повесил трубку, включил обогреватель в гостиной и лег на диван. Он провел так больше часа. Ему нужно было прочитать гору документов и написать гору приговоров. Но он совсем не мог заставить себя взяться за дело. Аппетита тоже не было. Было желание лечь спать, даже не приняв ванну.

В голове у него крутились слова Цудзиути.

«Если б твой отец увидел тебя таким, он зарыдал бы…»

Фудзибаяси закрыл глаза — и словно увидел отца. Широкая спина человека, сидевшего за рабочим столом…

В детстве он воспринимал отца лишь как что-то представляющее угрозу. Молчаливый и упрямый, но при этом возбудимый и раздражительный. И в выходные, и в дни, когда нужно было работать дома[52], с утра до вечера сидел безвылазно в кабинете. Он запрещал сыну приглашать друзей, говоря, что те будут мешать ему работать. Служебное жилье, где они жили, находилось в тупике, и поскольку туда не заезжали машины, это было идеальным местом для игр. Но стоило хотя бы немного повысить голос, как открывалось окно и раздавался гневный голос отца. Играл ли Фудзибаяси в мяч, катался ли на роликах — отец всегда открывал окно и кричал. Он реагировал даже на скрип мелков, которыми сын рисовал на асфальте.

К тому же отец был одиночкой. Он никогда не общался с друзьями. Никогда не ходил на встречи родственников или соседей. Он словно загонял сам себя подальше от людей. За исключением парикмахерской, никуда больше не ходил, совершенно не проявлял интереса ни к покупкам, ни к путешествиям и почти никогда не ездил ни в электричке, ни на автобусе. Пожалуй, сейчас отец считался бы отрицательным примером «судьи, не знающего жизни»; да и вряд ли он мог даже вообразить, что наступит время, когда на судей будет обрушиваться такой шквал критики.

Особенной карьеры он не сделал. Маме, наверное, приходилось тяжело. Она рассказывала, как в молодые годы познакомилась с отцом, который работал тогда в дешевой столовой недалеко от университета. Семь лет назад он вышел на пенсию и оставил службу, и мама вроде успокоилась, но весной следующего года скоропостижно скончалась от сердечного приступа. С тех пор отец жил один, в доме в Сэтагая.

Фудзибаяси заметил, что с отцом что-то неладно, пять лет назад, когда вернулся в Токио, отработав в территориальном суде префектуры Тояма[53]. Он жил в служебной квартире и время от времени заходил в дом в Сэтагая. Спустя некоторое время хозяин парикмахерской рассказал ему историю, свидетелем которой стал. Расплачиваясь после того, как его постригли, отец протянул кошелек со словами: «Возьми». Хозяин решил, что тот начинает испытывать сложности с цифрами и расчетами. Фудзибаяси, услышав этот рассказ, лишь склонил голову в раздумье.

Это послужило толчком к тому, что он стал тайком наблюдать за отцом. И заметил странности в его поведении. Тот ел и четыре, и пять раз в день. Повторно включал стиральную машину, только что закончившую стирать. Все чаще стал ходить стричься. Сначала раз в пять дней, потом раз в три дня; в конце концов как-то он заблудился по дороге в парикмахерскую, и ему помог участковый.

Молчаливость и неумение общаться с людьми замедлили обнаружение болезни. После осмотра в специализированной больнице было диагностировано старческое слабоумие типа Альцгеймера. Болезнь уже значительно прогрессировала.

Сумико согласилась с мужем, и они стали жить вместе. Почти сразу после этого Фудзибаяси получил уведомление о переводе в суд префектуры В. Он не сообщил руководству о болезни отца. На это были причины. Могли возникнуть подозрения, что, возможно, еще до ухода со службы тот уже был нездоров, и его прежние судебные дела потребовали бы перепроверки. Если б такое случилось, это было бы крайне прискорбно для отца, отдавшего работе всю свою жизнь…

Фудзибаяси рассматривал вариант отказаться от нового назначения. Ему было неудобно полностью свалить на Сумико заботы по уходу за отцом. Но та шутливо ответила, что «это гораздо приятнее, чем общаться с женами твоих коллег, живущими в одном доме». Фудзибаяси убедил себя в том, что между домом и квартирой по месту службы всего три часа на синкансэне, и решился отправиться к месту нового назначения без семьи.

Однако трудности, с которыми столкнулась Сумико, оказались значительно серьезнее, чем она предполагала. Состояние отца ухудшалось. Весь день, от пробуждения до отхода ко сну, он требовал еду, опустошал рисоварку и холодильник; бродил по дому, иногда покрытый мусором и кухонными отходами. Приходилось неоднократно сдерживать его попытки пойти постричься. Подобно извергающемуся вулкану, он постоянно орал на Сумико, иногда отталкивал ее, поэтому ее руки и ноги были постоянно покрыты синяками.

Как раз в это время появилась государственная система страхования на случай долговременного ухода за пожилыми людьми. Сначала Фудзибаяси не решался использовать ее — беспокоился о своей репутации. «Судья выжил из ума…» Он не хотел, чтобы люди вокруг начали так говорить.

Но не прошло и месяца, как подобные мысли уже не приходили ему в голову. Сумико была на пределе и физически, и морально. Фудзибаяси подал заявление в управу. Отец, после разговора с представителем службы, был признан «нуждающимся в уходе». Составили план. Фудзибаяси собирался отправлять отца в центр по уходу за престарелыми на несколько дней в неделю, чтобы позволить Сумико немного отдохнуть, но в большинстве случаев отец отказывался ехать туда. И сейчас тоже ничего не изменилось. Освободить Сумико удавалось максимум раз в неделю…

Фудзибаяси встал с дивана, пошел на кухню и достал из холодильника сырую якисобу[54]. Нужно поесть и приниматься за работу. Ведь Сумико и сегодня вечером приходится тяжело…

В голове всплыл ясный образ Кадзи Соитиро, дающего показания. Фудзибаяси осознавал опасность, таившуюся в чрезмерном преследовании подсудимого, но он хотел содрать с Кадзи кожу, под которой тот прячется. Хотел раскрыть истинную сущность, которую скрывают его ясные глаза. И сдержать этот порыв, похоже, будет довольно непросто…