– Достоин чего? – вполне со здоровым скепсисом спросил тот, кого звали Дастином.

– Их общества, естественно, – сообщил бас.

– А они достойны моего, старик Эдди? – усмехнулся Дастин.

– Не неси чушь. Помни, где находишься.

– Почему я должен быть с ними почтительным и заниматься ерундой вроде этой? Если я захочу помочь голодающим детям в Африке, я переведу свои деньги в нормальный фонд без лишней шумихи, – не успокаивался Дастин, и почему-то его позиция понравилась Диане.

– Потому что мы ищем инвестиции в твой новый фильм, болван, – буркнул второй мужчина. – Так что будь любезным, прояви уважение и купи чертову картину.

– Если бы это были нормальные картины.

– Это постмодернизм, друг мой, – еще более покровительственно сказали Дастину.

– Никогда не любил всего этого современного дерьма, высосанного из пальца. Серьезно, и это я должен повесить у себя в гостиной, если куплю?! У меня племянник лучше рисует!

– Воспринимай это как артхаус.

– Ненавижу артхуас, – сообщил Дастин.

Диана не выдержала и выглянула из-за колонны – разговор ее рассмешил. Она увидела невысокого, плотно сбитого мужчину лет шестидесяти с совершенно лысой, как коленка, головой и высокого статного темноволосого парня с голубыми глазами – его лицо показалось девушке смутно знакомым.

Диана наблюдала, как они рассматривают картины. Лысый – совершенно равнодушно, темноволосый Дастин – с недоумением, которое то и дело превращалось в презрительную гримасу.

– Это что? Алые брызги на черном – это картина? Три розовые каракули стоят пятьдесят тысяч долларов? И это уродство особо ценится, да? – то и дело спрашивал он, тыкая пальцем в очередной шедевр современности. – Может, мне тоже податься в художники? Тоже... – Дастин вдруг сделал паузу. – О, а вот это мне нравится.

Он стоял напротив «Дома на самом краю неба».

И тогда Диана почувствовала странное незнакомое чувство сопричастности.

– Единственная достойная вещь. Я бы подарил ее сестре, – вдруг сказал Дастин, а потом увидел Диану и замолчал. Его спутник тоже увидел ее, узнал, принялся лебезить и натужно шутить, пытаясь подавать Дастину какие-то знаки, но тот ничего не замечал.

– Мне тоже понравилась эта картина, – сказала Диана, не обращая внимания на лысого. –Воздушная.

– Подходит вам, – улыбнулся Дастин, правда, улыбка его вышла холодноватой, но это ее не смутило.

– Почему вы так решили? – спросила Диана.

– У вас глаза небесного цвета, – пожал плечами он. – Да и вообще, у каждой девушки должно быть свое небо.

– А у каждого мужчины?

– А у каждого мужчины – свой космос, – его улыбка стала чуть более теплой.

Эти фразы – про небо и космос – Диана хорошо запомнила. И они стали для нее своего рода мантрой.

– Диана Мунлайт, – сказала она, решив познакомиться с ним. И протянула руку.

– Дастин Лестерс, – ответил он и пожал ее – без особой осторожности. – Тоже скучаете?

– Не без этого. На подобных мероприятиях не всегда весело.

– Я бы сказал – почти всегда не весело, – отозвался Дастин.

Минут двадцать они разговаривали – ни о чем. Но при этом Дастин, который, как поняла Диана, оказался актером, неожиданно понравился ей. Ее привлекало все: от его голоса до обаятельной улыбки, от манеры держать руки за спиной до слабого ментолового запаха незнакомого одеколона. Диана даже не замечала других людей, появившихся в галерее.

А потом их прервало громкое приглашение на начало аукциона.

– Уточнение, – вдруг поднял указательный палец вверх Дастин. – Ваши глаза цвета дождливого неба. Надеюсь, вы не так часто плачете, как оно.

– Не часто, – улыбнулась против воли Диана. – Почему вы это говорите?

– Чтобы вы не вздумали покупать мою картину – она больше подходит под мои глаза, чем под ваши, мисс Мунлайт, – весело сказал голубоглазый Дастин. И они направились на аукцион.

Там между ними развернулась нешуточная борьба – за ту самую чудесную картину, хотя другим гостям она, кажется, и не особо понравилась: все охотились за двумя полотнами русского художника Радова и за шедевром недавно скончавшегося аргентинца, чья слава моментально выросла вместе со стоимостью его картин.

Дастин первым назвал цену. Диана тотчас ее повысила. А потом еще раз. И еще. И еще раз. А затем вдруг уступила – решила, что, должно быть, сестре Дастина будет приятно получить кусочек неба в свою спальню. И обладателем «Дома на самом краю неба» стал Лестерс.

А после окончания аукциона актер подошел к ней и сказал, что картина – ее.

– Это мой подарок, Диана.

За последние годы это был единственный подарок, который заставил ее сердце биться чаще.

Так «Дом на самом краю неба» стал ее. Только дома на самом деле изображено на полотне не было – только небо. Одно небо. Притягательное и бесконечное. А еще появилась странная щемящая симпатия к Дастину.

Мать не разрешила портить утонченный интерьер комнаты картиной, решив повесить ее в отдаленном коридоре, но Диана не дала этого сделать – просто спрятала подарок в шкафу, время от времени доставая и рассматривая... И в каждом облаке находя свои цвета и оттенки – это была настоящая небесная палитра. А еще – вспоминая его голубые глаза.

«Дом на самом краю неба» казался Диане самой необычной картиной, а Дастин – необычным человеком. Утонченным и в то же время категоричным. Остающимся самим собой, несмотря на профессию, которая предполагала ношение масок. Только Диане не было до этого дела – она сама была одной из тех, кто забывал свое истинное лицо. И лишь знакомство со

«Стеклянной мятой» помогло ей увидеть себя. Еще бы понять.

...Сейчас ей тоже хочется взять в руки то, что некогда держали руки Дастина, и увидеть то, на что смотрели его красивые глаза. Но она не успевает даже встать с кровати – в спальню заходят. Без стука – значит, мать. И все, что Диана успевает сделать, – захлопнуть ноут и спрятать его под одеялом. Мать не должна видеть, что она сидит в Интернете.

В спальню, громко стуча каблуками, действительно заходит Эмма, неся за собой шлейф своей привычной безупречности.

Она внимательно смотрит на дочь, отмечая про себя и ее бледную кожу, и круги под глазами, и подрагивающие руки. И говорит:

– Тебя приехал навестить Кристиан.

– Что?

– Кристиан, – повторяет мать. – Я говорила, что ты больна ангиной, но ему все равно не терпится с тобой увидеться.

В ее голосе – едва заметный смешок.

Диана хочет закатить глаза, но сохраняет равнодушное выражение лица. Этот парень ее раздражает, несмотря на то, что они не виделись год. Прошлой весной его отправили учиться в США – подальше с глаз отца, но, видимо, он вернулся. И снова будет надоедать. Ведь это его хобби.