Он заметил, как она вдруг напряглась. Не понимая, в чемдело, он недоуменно взглянул на нее. И вдруг понял. Мужчины иногда бываютудивительно нечуткими. Даже такие аналитики, как Дронго. Он вспомнил, да ведьон сказал — «любимая женщина». Джил выбралась из-под его руки, легла на подушкуи сумрачно взглянула на него.

Она даже не стала переспрашивать, как он потерял «любимуюженщину». И он почувствовал, что должен сказать правду. Это был момент истины,когда нельзя врать человеку, который так доверчиво лежит рядом с тобой.

— Ее убили, — пробормотал Дронго, глядя невидящими глазами впотолок. — Мы встретились с ней в конце восемьдесят восьмого, и тогда менятяжело ранили.

Ей сказали, что я убит. Спустя три года мы сновавстретились. Уже в Вене. Она была американкой. В последнюю секунду, защищаяменя, она под ставилась под выстрелы. Ее убили в венском аэропорту, когда онаспасла мне жизнь. — Я ничего не знала, — прошептала Джил.

— Была еще одна женщина, — безжалостно продолжал Дронго, —она просила меня перед смертью позаботиться о ее ребенке. Но когда я началискать, мне объяснили, что семью уже вывезли в другое место.

— Ее тоже убили? — спросила с ужасом Джил.

— Нет. Она убила себя сама. Была такая ситуация, что она немогла остаться в живых.

Джил взглянула на него и внезапно порывисто обняла. Оножидал, что она расплачется, но она была очень сильным человеком.

— Теперь я все поняла, — с глубокой болью сказала Джил, — теперья все поняла. Ты просто боишься любить еще раз. Ты боишься, что потеряешь меняи не даешь волю своим чувствам. Так?

— Может быть, и так.

— Как ее звали? Женщину, которую убили в аэропорту. Как еезвали?

— Натали.

— У тебя есть ее фотография?

— Я не могу возить с собой чужие фотографии, — напомнилДронго, — мне принадлежат только воспоминания. Она вскочила, сбросила с негоодеяло. Наклонилась к нему.

— Сегодня ты мой, — прошептала Джил, — сегодня ты мой. Досамого утра.

— Но ведь я уеду, — напомнил он, глядя ей в глаза.

— Ничего, — у нее все же появились слезы, — ничегострашного. Мы будем встречаться с тобой долго-долго. Мы будем встречаться стобой всю мою жизнь. И твою, — торопливо добавила она, словно сознавая, чтодопустила оплошность.

— Да, — негромко произнес он, — мы будем встречаться с тобойцелую жизнь. Но никто не знает, какой она будет — моя жизнь.

— Переезжай ко мне в Италию, — вдруг предложила она, — ядумаю, что папа мог бы помочь тебе с получением итальянского гражданства.

— Буду жить на твоем содержании. — Он улыбнулся и закусилгубу. Потом они посмотрели друг на друга и расхохотались.

Так и прошла эта долгая и короткая ночь. Они смеялись иплакали, говорили и спорили. Ужин остыл на столике, все казалось нереальным,зыбким. И этот номер с видом на Босфор, и эти стены, и лицо Джил,расплывавшееся в каком-то розовом тумане. А утром он улетел. И она осталасьодна. И только тогда, когда он вышел из номера, поцеловав ее на прощание, онапозволила себе разрыдаться. Она сидела по-турецки на постели долго плакала,утешаясь, что сумела сдержаться при нем. Уже из аэропорта он позвонил ей:

— Я послал тебе цветов, Джил.

— Твой подарок, — сказала сквозь слезы Джил, — я приготовилатебе подарок и забыла отдать.

— Из-за этого ты плачешь? — Он посмотрел на часы. До отлетаоставалось меньше часа.

— Я купила тебе твой любимый «Фаренгейт».

— Не расстраивайся. Сожми флакончик крепко в руках, я сейчасподойду к парфюмерному магазину и куплю себе точно такой же. Буду считать, чтоэто ты подарила мне его. А сама открой коробку, и пусть одеколон останется утебя. Как память обо мне.

— Мы что, больше не увидимся?! — испугалась Джил.

— Мы обязательно увидимся, — горячо сказал он, дажеиспугавшись всплеска своего чувства, — четырнадцатого мая жди меня в Риме.Договорились?

— Я буду в аэропорту, — прошептала она, — с твоим флаконом.

— С нашим, — поправил он ее.

— С нашим, — счастливо всхлипнула Джил. Уже в салонесамолета он открыл коробку купленного «Фаренгейта» и вдохнул любимый запах. ДоМосквы было еще далеко. Приземлившись в аэропорту, он включил свой мобильныйтелефон, который немедленно зазвонил. Даже не посмотрев, кто звонит, онсоединился с абонентом.

— Слушаю вас.

— Где вы были? — услышал он тревожный голос Романенко. —Куда вы запропастились? Я ищу вас со вчерашнего дня.

— Что произошло?

— Они узнали, что мы подключались к телефону Артемьева. Ониобо всем узнали. Вы меня слышите, Дронго? Зайдите в комнату для официальныхделегаций, там вас ждут сотрудники ФСБ. Зайдите туда и не выходите, пока они квам не подойдут. И попросите их предъявить вам свое удостоверение. Вы всепоняли?

— Да, — пробормотал он, уже понимая, что произошло нечтонепредвиденное, — да, я все понял.

Я прибыл в Антверпен утренним поездом, купив билет в вагонпервого класса. Все равно я тратил деньги подлеца Кочиевского, а мне хотелосьостаться одному. Но вагон первого класса оказался одним общим салоном, правда,кресла были обиты велюром. Я сел в углу и промолчал всю дорогу, стараясь незамечать сидевших в другом конце вагона двоих моих соглядатаев. Конечно, онизнали, каким рейсом я выезжаю в Антверпен. По договоренности с Кочиевским язвонил ему, сообщая о своем маршруте.

Вчера мне не понравилось выражение лица Самара Хашимова,когда тот смотрел на меня. И когда провожал — тоже. Мне очень не понравилосьвыражение его лица. Он как бы понял, что я его обманываю, и собиралсяпредпринять некие меры. Интересно, какие именно? Как вообще можно наказатьчеловека в моем положении? Убить? Но это будет только акт сострадания. Я всеравно обречен и должен умереть через несколько месяцев в страшных мучениях.Убрать моих «наблюдателей»? Но мне нет до них никакого дела, пусть Хашимов режетих хоть на мелкие кусочки. Он может узнать раньше меня адреса людей, которых ядолжен проверить, и прикажет устранить их так же, как устранил Кребберса? Ну,во-первых, это сложно, а во-вторых, он облегчит мне задачу. Я буду ездить погородам и искать несуществующих людей. Но если учесть, что за такие поездки яполучаю тысячу долларов в день, то проблема лишь в том, как быстро Кочиевскийраскусит липу. И хотя в таком случае я в итоге не получу «премиальные»пятьдесят тысяч, но мне же будет легче, если Труфилова я не найду.

Вся сложность в том, что Хашимову, в отличие от Кочиевского,не нужно рубить все концы. Он обязан вычислить и найти Труфилова. Я не знаю,кто именно стоит за Хашимовым и почему они так хотят доставить Труфилова вМоскву, но, судя по их осведомленности и оснащению здания в Амстердаме, заСамаром стоят довольно мощные силы. От всего этого у меня начинает болетьголова. Все, надо сосредоточиться. Сегодня мне предстоит не просто разыскатьвторого человека, с которым может быть связан Труфилов, но это нужно сделатьтак, чтобы Хашимов поверил в мое алиби. Убедился в моей искренности. Он долженповерить моим словам, что мне не доверяет Кочиевский и у меня нет адресов ифамилий людей, через которых я могу выйти на Труфилова.