Как бы прочитав его мысли, Дашевский произнес:

– Скорее выздоравливай, дружище, мы все же поймаем этого Лангерта с его бандой. Ширмо-Щербинский убедил начальство оставить пока тебя во Львове. Он, кстати, отбыл в отпуск в свой Воронеж и желал тебе скорейшего выздоровления.

– Спасибо, – поблагодарил капитан, – поделитесь же со мной новостями.

– Союзники начали операцию по захвату Дарданелл и Босфора, – стал перечислять фронтовые сводки Новосад, – Германия объявила о начале «неограниченной подводной войны»…

– Потише, Стасик, – одернул его Корецкий, кивая на еще одного офицера в палате. Весь забинтованный, тот лежал с закрытыми глазами, тяжело дыша.

– Я об этом уже слышал, – сказал Белинский, – знаю также о нашем отступлении в Восточной Пруссии. Поведайте о наших делах.

Дашевский придвинулся поближе и стал говорить вполголоса:

– Привратник госпожи Раух сообщил, что после нашего визита на Зеленую к ним приходил некий молодой господин и настойчиво выспрашивал, что они видели и слышали тогда в подвале. Позже вызванная в полицейский участок Раух опознала в неизвестном Лангерта. Еще мы установили имя загадочного монаха. Канцлер митрополичьего управления греко-католической церкви признал в нем служащего своей канцелярии Василия Кулика. По его словам, этот Кулик был арестован австрийскими властями еще при мобилизации и якобы умер в тюрьме за четыре дня до нашего прихода во Львов.

– А удалось ли узнать значение того странного слова «Мэлхи» или «Мэлхий», которое монах произнес перед своей кончиной? – спросил капитан.

– К сожалению, нет. Мы пытались это выяснить у главного ксендза армии Зволинского и нашего протоиерея Туркевича. Оба заявили, что не встречали ничего подобного ни в Евангелии, ни в церковных наставлениях.

Но главная новость, пожалуй, – это признание одного из твоих ночных гостей в доме Матаховской. Он прекратил запираться, когда владелец дома на Подзамче опознал его как своего квартиросъемщика по имени Игнаци Плаза. Заключение экспертизы найденных на квартире тетради и порошка полностью развязало ему язык. Как мы и полагали, в тетрадь заносились данные о проходящих мимо воинских эшелонах. А порошок, который бросил в лицо Корецкого его напарник, оказался танином, которым их снабдили для тайнописи. Плаза рассказал, что прошел подготовку в шпионской школе в Кракове под руководством капитана Моравского. Был заброшен с заданием в родные места под Сколе. Оттуда перебрался во Львов, где получил задание наняться землекопом при саперной части для сбора сведений о строительстве фортификационных сооружений на Стрыйском и Гродецком направлениях. Затем вместе с другим агентом по кличке Михай отслеживал движение наших воинских эшелонов из дома на Подзамче. Буквально за неделю до ареста он был передан на связь «школьному инспектору» и успел выполнить ряд его поручений. В частности, они выезжали за город и заготавливали хворост для сигнальных костров для посадки аэроплана. Однако цель прилета аэроплана ему якобы не известна. Как, впрочем, и причина прихода их с «инспектором» на квартиру Матаховской.

– Лангерт не побоялся появиться во Львове, – заметил Корецкий, – и складывается впечатление, что его интересуют не наши военные секреты, а нечто упорно скрываемое местными униатскими монахами.

– Вполне вероятно, – согласился Дашевский, – непонятно только, зачем им эта затея с вызовом капитана в ресторан?

– Возможно, похитить его и узнать, что нам стало известно от монаха и их людей, которых мы арестовали, – продолжал рассуждать ротмистр. – Видно, для них это чрезвычайно важно, если решились на такой рискованный шаг.

– А может, они хотели похитить Павла Андреевича, чтобы поменять его на «инспектора»? – попробовал пофантазировать и Новосад.

– Проще было бы украсть какого-нибудь проезжего загулявшего генерала в «Жорже», – скептически бросил Корецкий.

– Но почему в ресторане?

– Возможно, там было это сделать легче, ведь за нашим капитаном следили агенты жандармерии.

– И все могло быть иначе, если бы не эта конфузил с нашими глупыми взаимными арестами на публике, – подосадовал Дашевский.

– И если бы мы не привлекали к операции совсем неподготовленных людей, – добавил Белинский. – Похоже, Лангерт сразу раскусил нашу милую парочку.

– Наверное, сейчас к месту вспомнить историю, которую тебе рассказал старый медвежатник, – обратился Дашевский к прапорщику, – расскажи вкратце капитану.

И Новосад изложил случай, о котором ему поведал старый Войцеховский во время их короткой дружбы.

Это произошло с Войцеховским за день до его препровождения австрийскими жандармами в тюрьму. Тогда к нему домой явился униатский монах и попросил взять с собой все необходимое для вскрытия сложного старинного замка. По дороге в фиакре мастеру завязали глаза, чему тот особенно не удивился, – к этому часто прибегали владельцы сейфов и тайников с драгоценностями, желавшие сохранить в тайне от него место их нахождения. Они ехали с полчаса, а потом спускались по крутым лестницам куда-то глубоко вниз. Повязку сняли перед толстой железной дверью в глухом подземелье со стенами из грубо отесанного камня. Почерневшая от древности железная дверь с тремя замками была настолько мощна, что удар молотка по ней почти не давал звука. Войцеховский приступил к работе, но, как ни старался, дверь открыть не смог. Замки были основательно повреждены временем. Снова с повязкой на глазах его доставили домой.

– Похоже, монахи сдали Войцеховского жандармам по ложному доносу, чтобы избавиться от опасного свидетеля? – предположил Белинский, выслушав рассказ Новосада.

– Вполне возможно, – согласился Корецкий. – А когда это не получилось – просто убрали.

– Павел Андреевич, вы не посоветуете, к кому из здешних докторов в госпитале можно доверительно обратиться? – неожиданно поменял тему Новосад, виновато взглянув на сидящих рядом офицеров.

– Ты нездоров? – озаботился капитан, уже обративший внимание, что их молодой товарищ сегодня выглядел необычно грустным, каким-то потерянным, а порой даже несчастным.

– Я думаю, Станислав, этого делать не следует, – вмешался Дашевский, – это наверняка станет сразу известно в службах губернатора и дойдет до нашего штаба. А реакцию нашего начальства можно предугадать. В конце концов, существуют же и другие способы избавиться от этой заразы.

– Друзья, о чем идет речь? О какой заразе вы говорите? – попытался поднять голову Белинский.

Капитан считался уже своим, и, превозмогая неловкость, Новосад посвятил его в произошедшую с ним скверную историю.

В своем стремлении приобрести новый опыт Новосад не смог быть равнодушным к повествованиям Корецкого о его ярких победах на женском фронте.

«Почему бы не добавить к своим разносторонним способностям еще и умения искусного обольстителя, а может быть, и непревзойденного сексуального индивидуума», – решил он.

О том, чтобы просить Корецкого о содействии в познании интимных премудростей, не могло быть и речи. Свое намерение он решил замаскировать желанием досконально освоить игру в покер, что также было весьма востребовано. Ни для кого не было секретом, что ротмистр, который к азартным играм питал не меньшую слабость, чем к женщинам, часто посещал вечерние собрания на квартире некоей Эмилии Клаузнер на Потоцкого, пятнадцать. Игра в карты там шла в обществе столь же милых, как хозяйка, дам, для которых строгости войны и патриотические мотивы не являлись преградой для светских развлечений с галантными российскими офицерами. После нескольких упражнений с привлекательной племянницей хозяйки дома – пани Линдой – прапорщик, к своему ужасу, обнаружил, что у него не все в порядке.