Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы начали плавание из Ньюфаундленда на север 8 июля и 17 числа заметили в трех лье от нас с наветренной стороны плавучую ледяную гору высотой в 300 футов, напоминавшую по форме сахарную голову.
Как известно, нет ничего более неприятного, чем попасть в шторм, но намного хуже встретить его в этих северных широтах. 24 числа на широте 60°9′ поднялся сильный штормовой ветер, дувший с севера-северо-запада и продолжавшийся восемь часов. Весь наш такелаж обледенел, а команды кораблей измотались от шторма. У «Пальмье» сломался буг-шприт. Но это было лишь началом тех трудностей и испытаний, которые нам пришлось преодолевать в течение сего исключительно опасного плавания. 25 июля мы определили по течению, что приближаемся к арктической зоне. Весь этот день нашим взорам открывались только самые ужасающие картины, ибо, держа курс на север-северо-запад, мы около 8 часов утра начали входить в ледяное поле.
Первой землей, с которой мы познакомились в этих краях, был остров Резольюшен, у входа в Гудзонов залив.
Ничто не может быть страшнее, чем оказаться у входа в этот огромный залив, где почти не видно воды из-за множества плавучих льдов, на которые наши корабли поминутно наталкивались. «Пеликан», который всегда шел впереди (три остальных корабля следовали за нами в кильватере), делал все возможное, чтобы уменьшить трудности. Он прокладывал путь, раздавливал льды, налегая на них всем своим весом, но остальные корабли, будучи не в состоянии следовать за нами, часто попадали в ледовый плен. Было крайне прискорбно, Ваше высочество, чувствовать свое бессилие оказать им помощь. Следовавшие за нами корабли тотчас стали на якорь; мы поступали таким же образом, дрейфуя вдоль ледяной горы длиной в 400–500 футов. На эту гору мы послали нескольких матросов с якорями, чтобы дать кораблю ошвартоваться. В это время года ночей здесь нет. Мы имели удовольствие наблюдать за тем, как солнце заходит и почти тотчас же снова появляется. В полночь можно было без труда читать, не зажигая света.
Как-то, швартуясь у ледяной горы, мы взяли на борт 40 бочек пресной воды, оказавшейся весьма пригодной для питья. Это не должно удивить Ваше величество! Когда идет дождь, на айсберге образуется своего рода водохранилище; такая вода совсем лишена горько-соленого привкуса, присущего морской воде. И все же нам приходилось добавлять коньяк в бочки, чтобы смягчить воду, ибо без такой добавки от нее могли бы начаться сильные колики.
Иногда здесь наблюдались внезапные подвижки льда. И как раз тогда, когда казалось, что корабль надежно ошвартовался, вдруг вскрывался весь пак. Однажды, дожидаясь благоприятного момента, чтобы продолжить плавание, мы увидели, как лед, к которому пришвартовалось судно, был взломан сильным течением. Наш корабль понесло, мы потеряли возможность им управлять и в четыре утра наскочили кормой на корму «Пальмье». За этой неприятностью последовала серьезная катастрофа: 30-тонная бригантина «Эскимо», всегда следовавшая за нами, была раздавлена льдами неподалеку от «Пальмье» и 12 человек ее команды едва спаслись.
Как бы то ни было, дрейфуя много дней вдоль берега, где нас постоянно бросало с борта на борт, мы наконец очутились совсем близко от мыса Дигс.
Мы уже давно жаждали встретиться с эскимосами. Это очень жестокий народ, с которым до сего времени никому не удавалось вести торговлю. Наконец, 19 числа мы увидели нескольких эскимосов на льду. Они кричали нам что-то издалека и подпрыгивали, держа в руках одежды из шкур оленей и других зверей, видимо, желая показать их нам.
Нельзя было упускать столь благоприятный случай. Г-н Мартиньи, приняв все меры предосторожности, чтобы не стать жертвой эскимосов, направился к ним на ялике в сопровождении четырех-пяти хорошо вооруженных людей. Высадившись на льдине, где стояли эскимосы, он увидел, что их было человек девять, причем добрались они сюда на лодке, которую втащили на лед. Сойдя на льдину, Мартиньи протянул двум выступившим вперед туземцам трубку мира; остальные пока оставались у края льдины.
Трубка мира у дикарей Севера связана с неким таинством. Символизируя мир, она отличается оригинальной формой, значительной длиной и изготовляется обычно из красного, черного или белого камня. Чашечка ее хорошо отполирована и изображает боевую палицу, а мундштук украшен иглами дикобраза и короткими разноцветными нитками[70].
Итак, при этой встрече Мартиньи подарил эскимосам кисет и трубку мира. Он закурил первым, чтобы показать, как это делается, а затем протянул трубку туземцам. Остальные семь человек держались в отдалении, но убедившись, что мы действуем с добрыми намерениями, подошли к Мартиньи с радостными восклицаниями. Они что-то кричали на высоких нотах, припрыгивая и потирая себе животы. Это, видимо, считалось убедительным доказательством дружбы и честного намерения вести с нами торг. Туземцы дали понять Мартиньи, что у них есть немало вещей для торговли. Но, намереваясь заманить эскимосов на судно, Мартиньи сказал им, что у него с собой ничего нет, и пригласил их следовать за ним. Как он ни настаивал и ни увещевал туземцев, они ему не доверяли. Тогда Мартиньи лег на лед, давая тем самым понять, что согласен стать заложником, если один из эскимосов отправится на судно. Но туземцы потребовали двух заложников за одного, и тогда солдат морской пехоты Гранвиль остался с Мартиньи. Поднявшись по трапу почти на самый верх, эскимос увидел кого-то из наших людей, одетых в черное платье, и так испугался, что едва не бросился в море. Но матрос, видя, что привел гостя в ужас, протянул ему нож, и тогда тот согласился подняться на борт. Впрочем, очутившись среди большой толпы, эскимос, судя по всему, ничуть не испугался. Он приплясывал и издавал крики изумления, глядя на машину, которая, видимо, показалась ему каким-то чудом. Но когда туземец увидел пылающий в кухне огонь, он издал истошный вопль, опасаясь, что такое сильное пламя вызовет пожар. Насколько нам известно, эти люди редко греются у огня, ибо в проливе нельзя встретить ни одного дюйма почвы, ни одного жалкого кустика. Если они и разводят огонь, то вместо дров пользуются тюленьим и моржовым жиром.
Мы предложили эскимосу пирог, в ответ на что он всячески изъявлял свою благодарность. По-моему, ни один народ не