оборачивайся и тащи «потеряшку» волоком, пока дым не рассеется, – предупредил проводник Сложного.

– Это мы тебя здесь бросить, что ли, должны? – возмутился Сложный. – Давай панику не наводи, вон уже сколько протопали!

– Если я здесь сгину, то вы меня вдвоем точно не найдете. Да еще и с грузом, – напомнил проводник про человека на носилках. – Боря, не выпускай из вида Петьку, а лучше свяжитесь вместе веревкой, так вы точно не потеряетесь.

– Николай Иванович, может, нам и вас веревкой к себе привязать? – нашелся Птенец.

– В этом нет нужды, – отрицательно покачал головой Волкогонов, – я буду держаться за носилки.

После всех приготовлений, когда Борис завязал веревку на поясе, а другой конец Петр привязал к своему ремню, процессия двинулась вперед. Не прошло и десяти минут, как все вокруг стало заволакивать черным едким дымом, какой можно наблюдать при сжигании резиновых покрышек.

– Николай Иванович, куда идти-то? – взмолился Птенец, слыша, как Волкогонов в конце колонны беспрестанно кашляет от дыма, попадающего в дыхательные пути.

– Выбирай, где жар не такой сильный, – хрипнул проводник и почти сразу понял, что больше не слышит Петра – на этот раз первым пропал слух.

Птенец обернулся, но в дыму смог разглядеть только силуэт Сложного, который механически переставлял ноги, хотя делать это ему было крайне трудно: на каждом шагу ему чудилось, будто наступает на горячие угли и подошва армейского ботинка плавится, превращаясь в желе.

Волкогонов не видел даже Бориса, который шел в двух метрах впереди него, он только чувствовал, что по-прежнему сжимает рукояти носилок, и сознавал, что ни за что не должен разжимать пальцы, иначе на Торфянике пропадет не только он, но и все остальные.

Неожиданно из непроглядной черноты по правую руку Волкогонова из дыма выскочила белоснежная лошадь, она промчалась мимо группы, взбивая копытами черную дымящуюся землю, и скрылась в дыму. Ее появления не заметил никто, кроме Волкогонова.

«Вот и началось», – подумал проводник.

Главное – не отпускать носилки, твердил себе Волкогонов, чувствуя, как пальцы предательски дрожат, настойчиво прося свободы от тяжелой ноши. Он старался дышать через нос, но тотчас заходился кашлем, которого сам уже не слышал, словно в голове скопилась вата. Ему показалось, что он только моргнул, как вдруг весь видимый задымленный пейзаж исчез, упустив место черному мареву. Это ощущение можно было сравнить с тем, как человек неожиданно погружается на самое дно глубокого водоема, куда никогда не проникают солнечные лучи. Воздух вокруг стал таким густым, что создавалось впечатление, будто Волкогонов пьет его, а не дышит. Он уже не сознавал, что все еще держит в руках рукояти носилок и медленно плетется следом за Борисом, который уже начал подозревать неладное, но не останавливался, стараясь не нарушать договоренностей, хотя всем сердцем боялся, что носилки вдруг упадут наземь и ему придется в одиночку тащить их дальше.

Из холодной тьмы на Волкогонова мчалось нечто. От одного вида этого существа в жилах стыла кровь – косматое, зубастое, с большими рогами, таких тварей обычно изображали на жутких средневековых фресках, отражающих последний суд над человечеством. Оно начало кружить подле проводника, подходя с каждым витком все ближе и ближе, заставляя Волкогонова следить за его движениями глазами и беспрестанно крутить головой. Оно казалось таким отвратительным, что проводник не смел отвести глаза, дабы ни на секунду не потерять его из вида.

– Бросай! Бросай! Бросай! – требовало чудовище, приближаясь к Николаю, а он уже совсем не понимал, чего оно хочет, ибо напрочь забыл про носилки, про Территорию, на которой сейчас находился вместе с тремя людьми, да и вообще уже искренне верил, что отдал Богу душу и пребывает в некоем преддверии Ада.

Что хуже всего, он даже не мог потерять сознание от ужаса, нечто упорно заставляло его идти вперед. Что это было? Может быть, воля? Или чувство долга? Он не смог бы ответить на этот вопрос, если бы кто-нибудь вообще его задал. Сейчас ему мерещилось, что он бредет по пустыне смерти, черной и безжизненной, как сама космическая пустота.

Носилки дернулись и чуть не вырвались из рук Бориса; это значило только одно – проводник больше им не помощник.

– Стой! – попытался крикнуть Борис впередиидущему Птенцу, но тот тоже уже ничего не слышал, пытаясь отыскать дорогу в сплошном дыму.

Когда веревка между ними натянулась до предела, Птенец понял: что-то стряслось. Он повернул обратно, выбирая веревку. Ему грезилось, что ее конец привязан не к товарищу по несчастью, а к очередному ужасу, который он непременно должен пережить. Каково было его удивление, когда на другом конце веревки он нашел ствол дерева, вокруг которого она оказалась обвязана. Птенцом овладела паника, он чуть не сошел с ума, думая, что все это время ходил кругами возле дерева, которое не пойми откуда здесь взялось.

Борис вздрогнул и почувствовал, что веревка провисла, словно напарник подошел едва ли не вплотную. Он пошарил перед собой руками, но никого не обнаружил. Тогда Сложный присел, взялся за веревку и начал тянуть ее на себя, чувствуя, что вслед за ней волочится что-то тяжелое.

«Кажись, Петя тоже отрубился», – пронеслось в его голове, когда он осознал, что подтягивает к себе чье-то тело, которое вовсе не помогает ему, а отчаянно упирается. Борис нащупал позади себя носилки и человека на них. Ну хоть этот никуда не делся. Он не знал, почему эта мысль успокоила его, может, просто боялся остаться в полном одиночестве. Внезапно он коснулся человеческой ноги, обутой в сапог, к которой оказался привязан конец веревки.

– Что за чертовщина? – Он никак не мог сообразить, каким макаром веревка с пояса Птенца могла перекочевать на его ногу. И каково же было его удивление, когда он обнаружил, что нога принадлежит вовсе не Птенцу, а Волкогонову!

– Какого?.. – Борис терялся в догадках, абсолютно не понимая, как веревка Птенца оказалась на ноге проводника, вместе с которым он нес носилки. – А где тогда Петька?

Николай Иванович лежал перед ним без сознания и натужно сипел, надышавшись ядовитым дымом. Борис ударил его по щеке, надеясь, что тот очнется, но Волкогонов лишь застонал и даже не приоткрыл веки.

– Хорошие дела! – Сложный хотел выматериться, но понимал, что этим делу не поможешь. Теперь, имея на руках двух людей без сознания, он вряд ли бы смог куда-то двигаться, но стоять на месте казалось еще опасней.

– Прости, браток, тебя придется потеснить…

Недолго думая, Сложный взвалил проводника прямо на «потеряшку», схватил рукояти носилок и потащил их волоком.

Дышать в противогазе с такой ношей стало почти невозможно. Соленый