пляжа, проигнорировав друзей, уже входящих в лиман, как аккуратно и тщательно расправляет длинные стропы, как, нарочито не скрываясь от любопытных глаз, переодевается в гидрик, явно красуясь накачанным торсом и посверкивая белоснежными булками. Заметив этот выпендрежный мужской стриптиз, я невольно вспыхнула. И покраснела аж до кончиков ушей, поняв, что это мое невольное подглядывание не осталось незамеченным одной слишком уж глазастой рыжей кучерявицей.

В отличие от остальных, Арсений ушел катать в море. Опять один, как тогда, когда я фотографировала его в шторм. Сегодняшняя погода на шторм не тянула, но, в отличие от совершенно гладкого лимана, море было покрыто барашками, и довольно приличный накат вылизывал песчаный берег с усердием наслаждающегося сахарной косточкой пса.

— Да ладно тебе ворчать, на свежем-то воздухе в три раза быстрее высыпаешься, — легкомысленно махнула свободной рукой Леся, доставая огромный закопченый казанок из пакета. — Вот он мой родименький, вот он мой любименький, — приговаривала Рыж, подтаскивая его к мангалу.

— Что помочь-то? — спохватилась я.

— На-ка вот, поднимешь эту дурынду на мангал? Только тут смотри, вот, видишь выемки, вот тут надо запендюрить, чтобы не перевернулся.

С огромной доской, на которой горой высились порезанные овощи, к нам подошла улыбчивая Света — еще одна всеобщая любимица в этой тусовке. Она отличалась от Рыж, как вода от огня, была немногословна, спокойна, но от ее внимательного взгляда не укрывалась ни ненамазанность детей защитными кремами, ни пустая чашка в руке подруги, рядом с ней было уютно и как-то тепло, что ли, как в кресле-качалке рядом с камином, полным тлеющих углей.

— Лесь, держи, как ты просила — все порезано крупно. Лук с морковкой не перемешивала. Травки твои все вот тут, в отдельном стаканчике.

— Шветик, ты — ангел. Забери мой палантин, а то я его сейчас усявкаю, — стащив платок и поменявшись с подругой ношами, Рыж, наклонившись над казанком с раскалившимся маслом, стала аккуратно выкладывать туда овощи и специи в определенной последовательности, что-то при этом бормоча, приговаривая и помешивая огромной деревянной ложкой. И уже через пять минут ее ворожбы у огня от казанка пошел умопомрачительный специфический аромат, характерный для блюд узбекской кухни. Рядом с казаном притулился большой походный котелок, судя по потертостям и вмятинам, прошедший не один километр по горам и долам, куда под присмотром вездесущей Леси Света высыпала молодую картошку, щедро приправляя ее бараньей тушенкой.

Третья «повариха» вскрывала банки, рубила зелень, чистила и резала овощи на салаты, складывая их в огромные миски, больше похожие на тазики для стирки белья. Заметив мой недоуменный взгляд, они все втроем расхохотались.

— Наши змееносцы жуть какие голодные с каталки выходят, прям ямы желудков! Так что этот скромный перекус заметут и не заметят. Зато с голодными сравняются и смогут уже заняться чисто суровым мужским делом — шашлыком. Нам они только мангал прогреть и позволяют, — похохатывала Женя, водружая несколько килограмм салата на разложенный походный столик. — Тут самое главное — от песка уберечь всю снедь. А то меня аж всю передергивает, когда он на зубах хрустеть начинает. На вот лаваши пока, тут на доске не очень удобно, но ты постарайся порезать на одинаковые квадратики, а я туда брынзу с зеленью накручу.

Мы в восемь рук хлопотали у стола и мангала, распространяющего запахи, от которых рот моментально наполнялся слюной, и даже слегка кружилась голова. Я сейчас, наверное, понимала состояние «ямы желудка»: на свежем морском воздухе, стоя практически босыми ногами на еще прохладном песке и отворачиваясь от жаркого при этом солнца, я чувствовала нагулянный зверский аппетит и тайком таскала то неровно отрезанный кусочек сыра, то редиску, то выхватывала из-под ножа Жени очередной стебелек темно-зеленого до синевы укропа или пряной, бьющей в нос своим резковатым ароматом кинзы.

— Кстати, а я все спросить хотела, откуда все эти ваши клички, ну, например, почему Седой-то? Разве у него есть седина?

— А это не из-за волос, — ответила крутившая рядом со мной лаваши Света. — Я тоже спрашивала у своего. А он говорит, Шон сказал, что когда они познакомились, у Арсения глаза были такие… как пепел седой, светло серый. Так и прилепилась кличка — Седой и Седой. — А я в этот момент покрылась холодным потом, ведь знала же, что такими серые глаза Сени становятся в моменты бешеной ярости. Господи, он что, дрался с Шоном? А Света тем временем продолжала: — Мой — Манки, потому что его первый кайт был именно этой фирмы. Серега — Авангард, потому как его магазин так называется, Макс — Экстример, любит полихачить, Директор, так просто потому что он директор в своей компании, так что по-разному клички прилипают. На вот, заверни все эти лавашики в целлофан и пошли, я тебя пофоткаю, а то все ты кого-то, а сама так и не засветилась на песочке.

Время летело незаметно, и потихоньку начали выходить на берег наши, первой вернулась довольная Машка, которая тут же полезла таскать со стола вкусняшки и начала тоненько повизгивать над казанком с «наконец-то полезной», как она выразилась, едой. Затем накатались профи. Арсений по-прежнему вытворял что-то совершенно сумасшедшее у самой кромки пляжа. Но я старательно смотрела куда угодно, лишь бы не потянуться опять к фотоаппарату, чтобы продолжить кадр за кадром составлять собственный альбом персонального наваждения. В какой-то момент я почувствовала, что почва уходит из-под ног, и завизжала пойманным за хвостик поросенком. Народ захохотал, а Геша, незаметно подкравшийся сзади, подхватил меня на руки и понес к воде с криками:

— Светик, фоткай с раскадровкой. Ща я Русалку в море выпускать буду.

Я в поисках опоры вынуждена была обхватить его шею.

Но не успел он дотащить меня до мокрого песка, как сбоку раздалось требовательное рычание:

— Геша, прими кайт.

Обернувшись, молодой человек еле успел отпустить меня, как ему в руки практически воткнулся огромный мокрый змей, чуть не завалив ничего не понимающего парня. Тот обнял сердито шелестящего на ветру змея и, немного отойдя от воды, уложил взбрыкивающее строптивым жеребцом снаряжение на песок.

Все веселье сползло с меня как опавшая пена для ванны, когда я увидела Арсения, шагающего к нам и буквально испепеляющего обоих бешеным взглядом. Казалось, сейчас он начнет дымиться, и его гидрик оплывет и сползет лохмотьями, как в фильме ужасов. У меня все мышцы свело до одеревенения в ожидании неминуемо надвигающейся катастрофы в его лице. Вот сейчас точно разразится тот самый отвратительный скандал, в которых мой сводный братец всегда был профи. Ярость, бушующая в глазах Арсения, будто перетекла в