Физическое страдание остывало, но то другое, проникшее значительно глубже, как ожоги напалма, продолжало мучительно разъедать его душу, и эту муку не могло заглушить ничего. Даже чувство голода, которое преследовало его со вчерашнего вечера, а к утру стало навязчивым фантомом.

Эти улицы, превращенные в руины, этот дымный воздух, который невозможно было вдыхать, эти небо и земля, бессильно корчившиеся и содрогавшиеся от взрывов и канонады… Всего этого – кровавой агонии мира – не могло быть в нормальной жизни, а значит, это не могло быть реальностью. Это кошмар, который все корчится и пресмыкается, все длится и длится и никак не может приползти к своему концу.

Как будто Отто и мальчишка с ним заодно попали в мозг душевнобольного и стали невольными участниками всей той чертовщины, которая творится в голове идиота, и единственный выход из ситуации – попросту не поверить, что все это правда. В течение всех последних часов Хаген пытался это сделать.

Они направляются на север Берлина. Там, по уверениям Карла-Хайнца, живет его старшая сестра. Они направляются к старшей сестре сопляка, и поэтому он чувствует себя полновластным хозяином положения и ведет себя соответственно. Хагену все равно. У него в Берлине нет никаких родственников. Он согласен идти хоть к черту в пекло, лишь бы все это скорее закончилось.

Хагена отвлекала боль. Наверное, он все-таки получил контузию. Мальчишка уверяет, что в тот же миг, когда он стукнул Хагена прикладом, их обоих накрыл оглушительный взрыв. Хотя Хаген перестал мальчишке доверять. Он видит, что Карл-Хайнц врет. Этот фольксштурмовец – большой хитрец. Например, вчера вечером, когда он явился с пустыми руками в их берлогу-убежище, он сказал, что никакой еды найти не удалось, а у самого губы лоснились от жира.

Точно! Карл-Хайнц наверняка ел этим ртом колбасу, жадно кусал ее, как волчонок. Настоящий волчонок… Они много натаскали таких в «гитлерюгенде». Наверняка юнец задумал избавиться от него и нарочно перестал носить ему пищу. Хотя он мог бы попросту уйти, оставив Отто. Может, у него еще более хитрые планы насчет Хагена. Наверняка насчет сестры он все придумал. Нет у него на севере Берлина никакой старшей сестры Матильды. Может, он боится попасть к русским и просчитывает этот вариант и тогда Отто окажется в качестве отступного приза?

Черт, скорее всего, это все попросту воспаленный бред Хагена… У него уже случались галлюцинации. Вчера, когда приступ головной боли был особенно сильным. Карла-Хайнца внутри подвала не было. Наверное, опять ушел на свою «охоту». Раздались шаги, и в подвал, где они прятались со вчерашнего дня, вдруг спустилась Хельга. Она была одета в нарядное платье с плечиками, чистенькая, с прической. Точно с картинки.

Он окликнул ее. Но она ничего не говорила в ответ, просто стояла и смотрела на него. У нее был такой взгляд… Страшный. Она смотрела на него, как на диковинное растение или, нет… как на урода в цирке. Смесь непреодолимой брезгливости и не менее сильного любопытства. Вот что было в этом взгляде. А может, это было на самом деле? В конце концов, не все ли равно? Да, теперь ему все равно. Кажется, он вчера сильно бредил. В конце концов, может быть, заходил кто-то из местных. Может быть… Почему бы и нет?.. Только скорей бы уже все это закончилось. Скорей бы закончилось…

В мозгу Отто вдруг впервые с отчетливой ясностью сформулировалось то, что стало бы избавлением для его изглоданной мукой души, для его нашпигованных острыми гвоздями мыслей. Это не может больше продолжаться. Всему должен наступить конец. Вот что успокоит и омоет все страдания.

Внешне это проявлялось в его отрешенности и подчеркнутом безразличии к чему бы то ни было. Они с Карлом-Хайнцем все время двигались на север, углубляясь все дальше в каменные джунгли города. Отто послушно, как пациент – указания врача, выполнял все, что требовал от него Карл-Хайнц. Скорее всего, пациент клиники для душевнобольных.

Малому следовало отдать должное. Он неплохо справлялся с взятыми на себя обязательствами поводыря. Это он добывал для них обоих еду и питье в течение двух последних суток. Вот и сейчас исчез куда-то, привычно бросив на ходу: «Я – на охоту…»

Вчера утром Карл-Хайнц притащил три бутылки вина и галеты. Они были сухие, как камень. Сказал, что нашел в брошенной квартире. Галеты они размачивали в вине и им же запивали. Вино было сладкое и быстро ударяло в голову. После него у Отто начался новый приступ. А мальчишка заснул. Сморило его от вина. А Отто метался на своем ложе – куче тряпья, брошенной прямо на пол. Ему казалось, что невидимый, но крепкий молоточек по очереди скрупулезно выстукивает по каждому из тысяч гвоздиков, впившихся в его мозги.

А потом ему явился Пиллер. Он появился в углу. Командир сводного отряда стоял в своем лейтенантском кителе с неестественно вывернутой локтем вперед левой рукой. Правая половина лица его была сплошным кровавым куском мяса.

– Меня убили, Хаген… Тот русский… Он хотел залезть в окно, а я ему не дал… Он тоже умер… А ты жив. Ты покинул поле боя, Хаген…

Так он говорил и говорил и своим бормотанием довел Отто до истерики. И Хаген начал оправдываться и кричать, и спорить с убитым Пиллером, и снова кричать, уже обращаясь к Хельге.

А когда он очнулся, Карл-Хайнц терпеливо тряс его за руку и просил замолчать, потому что русские могут услышать его и тогда они придут и расстреляют их обоих – его и господина обершютце. Карл-Хайнц по-прежнему обращается к нему по всей форме, указывая воинское звание.

И хватило же этому малому терпения возиться с пришибленным солдатом. Скорее всего, парнишке попросту страшно оставаться одному в этом аду, в хаосе бывшего города, превратившегося в каменные джунгли, про́клятого всеми богами и святыми, которые существовали когда-либо от сотворения мира.

Да, скорее всего их погибший отряд – это единственная ниточка, которая их связывает. Отряд – жалкое подобие военизированного подразделения, спешно сформированного из сопляков «гитлерюгенда», великовозрастных ландштурмовцев и нескольких солдат вермахта. Но у них был свой командир – лейтенант Пиллер, у них была своя боевая задача – сдерживать наступление русских до последнего патрона. По крайней мере для юного Карла-Хайнца это был последний островок порядка, осколок космоса правильной жизни перед тем, как они погрузились в беспросветный, кромешный хаос того, что их окружало сейчас.

Неужели апокалипсис уже наступил? Лучше было бы умереть тогда, в бою, как это сделал Пиллер. Вот уж кому теперь действительно все равно.

Двое суток они крались по развалинам, колодцам дворов и подворотен, пережидая бомбежки и артиллерийские обстрелы в первых попавшихся укрытиях, чаще всего в подвалах или в квартирах, оставленных вместе со всем житейским скарбом. Таких было много. В одной из таких квартир Карл-Хайнц заставил Отто сменить свою униформу старшего стрелка на гражданскую одежду.

Маленький хитрый деспот с какой-то бесовской издевкой требовал, чтобы он переоделся полностью, сменив и белье. Иначе русские, обнаружив под гражданскими шмотками армейские кальсоны, тут же его расстреляют. В узеньких глазках Карла-Хайнца таились дьявольски умные хитрые мыслишки. Он наверняка что-то задумал. Может быть, он собирается выдать Отто русским в качестве офицера СС или гестапо. Попробуй потом докажи…