* * *

Здание психиатрической лечебницы впечатляло. Выполненное из красного кирпича, оно распахнуло гигантские крылья, обхватывая внутренний двор. Фронтон над центральным входом поддерживали белые колонны, а над ним возвышалась круглая башенка. Уверен, вид с нее открывался чудесный – на сад вокруг лечебницы и окружающие поля и фермы. Считалось, что больница находится в черте города, но на самом деле ни трущоб, ни фешенебельных кварталов рядом не было.

Ко входу вела широкая гравийная дорога. Она разделяла два зеленых участка, на каждом из которых трудились люди: обрезали кусты, поливали розы, что-то сажали или выкапывали. Все они были в одинаковой одежде, отличить пациентов от наемных рабочих я не мог. После того, что я видел и слышал в свой прошлый визит сюда, наблюдать за мирным трудом за раскрытыми воротами было… удивительно.

Миновав сад, я поднялся по ступеням и толкнул тяжелую дверь. За ней оказался практически пустой холл, из которого вело множество путей. Около некоторых выходов стояли рослые мужчины в белых халатах. Хм, очевидно, охрана тут все-таки есть.

– Прошу прощения, сэр? По какому вы делу?

Я вздрогнул и обернулся. Сбоку от входа располагалась конторка служащего, я не заметил ни ее, ни сухонького старичка с пенсне на длинном тонком носу. Тон клерка прозвучал скорее осуждающе, чем вопросительно, но вежливо.

– Это мне нужно принести извинения. – Я изогнул уголки губ, обозначив улыбку. – Я здесь впервые. Подскажите, как я могу поговорить с управляющим?

– Зачем?

Я удивленно приподнял брови, промолчав, и служащий тут же поправился:

– Вам назначена встреча, сэр?

– Нет, но уверяю вас, дело не терпит отлагательства.

Несколько мгновений старик буравил меня взглядом, а потом пробурчал под нос: «Ходят, серьезных людей от работы отвлекают!» – и позвонил в колокольчик, стоявший тут же, на столешнице. На звон явился молодой человек в белом халате, представился мистером Коллинзом, помощником главного врача. Он велел мне следовать за ним и устремился прочь, даже не обернувшись.

Мы миновали короткий коридор, поднялись по лестнице на второй этаж и оказались в приемной. Добавить ей уюта не смогли ни мягкий диван со столиком красного дерева, ни картины с идиллическими пейзажами. Садиться я не стал, хотя мистер Коллинз попросил меня подождать и, не уточнив, как долго, скрылся в кабинете управляющего. Минуты тянулись одна за другой, а из-за двери не доносилось ни звука.

Интересно, как успехи Эбигейл? Я улыбнулся: уж в ком сомневаться не стоило, так это в ней! Она смогла договориться с Тайной Службой, чтобы пробраться в замок Эльфа, не говоря уже о мелочах вроде поисков кладов или уничтожения гулей… Уверен, она и сейчас вела какую-то свою игру: мне не давали покоя письма, что Эбигейл получила сегодня; думаю, это они источали тревожный аромат. А еще магические схемы… Те, что я видел сегодня в номере, касались запирающего и открывающего волшебства. Неужели она ищет какой-то тайник или клад? Но почему не просит моей помощи, как сделала это в свой первый день в Нодноле? Почему скрывает информацию, хотя прежде делилась? Есть ли связь между ее поисками и нашим расследованием? Я вздохнул и потер бровь. Попытки найти ответ на любой из этих вопросов приводили только к тому, что самих вопросов становилось больше. Мы договорились не лгать друг другу, но об обещании не молчать речи не шло. А значит, нужно задать Эбигейл правильные вопросы, чтобы избавиться от этих недомолвок.

– Простите за ожидание, мистер э-э-э… – Дверь в кабинет наконец-то открылась, выпуская доктора Коллинза и его начальника.

Главный врач Королевской психиатрической лечебницы оказался дородным краснощеким мужчиной лет пятидесяти. Его темные с сединой волосы, аккуратно уложенные густым слоем помады, влажно блестели.

– Кристофер Мэллоун, – представился я.

– Остин Коллинз. – Управляющий энергично пожал мне руку и посторонился, приглашая войти. – Джордж, будь добр, принеси нам с мистером Мэллоуном чай.

Помощник молча кивнул и ушел.

– Мой сын Джордж, – не без гордости сообщил Коллинз-старший, садясь.

Я последовал его примеру. Кабинет выглядел солидно: книжный шкаф и полки, стулья, подставки, стол – все из красного дерева. Золоченые подсвечники, малахитовая подставка под письменные принадлежности, статуэтки, явно привезенные из путешествий. Обстановка говорила о хозяине красноречивее любых слов.

– Спасибо, что согласились принять меня, – начал я, раздумывая, уместно ли будет перейти сразу к делу.

– Ну что вы. – Вежливая улыбка тронула пухлые бледные губы главного врача, хотя смотрел он на меня серьезно, если не сказать напряженно. – Вам нужна моя профессиональная помощь? – Коллинз сделал паузу и сочувственно добавил: – После всего, что вы пережили… Я читал в газетах о том, что вся ваша семья…

– Что? Нет! – Я усмехнулся, но усмешка вышла кривоватой. – Мне нужна информация. – Если он и удивился, то виду не подал, а я продолжил: – В конце мая или, может быть, в начале июня к вам поступил пациент…

– Вы же понимаете, что это врачебная тайна? – перебил меня врач.

– …Мне нужно знать его имя и обстоятельства, при которых он оказался здесь, – закончил я.

Повисло молчание. Коллинз-старший смотрел на меня, я – на него. Будь здесь Эбигейл, она зачаровала бы его, заставив выложить всю правду, но это умение могло пригодиться и в архиве: на службу туда брали людей с безупречными рекомендациями, честных и принципиальных, таким деньги не предложишь. Молчание затянулось, и я решил подтолкнуть управляющего в нужном направлении:

– Может быть, лечебнице нужна помощь? Я слышал, что финансирование подобных заведений всегда недостаточно.

Врач вздохнул и отвел взгляд:

– В одном из корпусов больницы пора перекладывать крышу, – поднимаясь, как бы между прочим заметил он.

Мне стало любопытно, как часто врачебная тайна становилась известна другим людям?

– Буду рад вам помочь.

Мистер Коллинз кивнул, пересек кабинет и, высунувшись за дверь, позвал сына:

– Принеси карты всех, кто прибыл к нам в мае и июне, я сам разолью чай.

Чайные чашечки из белого фарфора, украшенные трогательным орнаментом из незабудок, были столь тонкими, что пропускали солнечный свет. Я наблюдал за тем, как главный врач осторожно разливает напиток, заваренный до янтарной крепости, и молчал. В уютной обстановке рабочего кабинета сложно было представить, что где-то в этом же здании в каменных клетках заперты бедные, потерявшие разум, опасные люди. И один из них может стать ключом к разгадке потрясших Ноднол убийств. Я снова вспомнил девушку, что смотрела на меня со злобой и торжеством. Похожий взгляд был и у призрака, когда она начала затягивать синюю нить, словно удавку, на моем горле. Пожалуй, стоит начать с пациентов-женщин.

– Сахар?

– Нет, – я улыбнулся, – благодарю вас.

Этот короткий диалог стал единственным за все время ожидания Коллинза-младшего с картами больных. Управляющий положил себе четыре кусочка сахара и снова устроился в кресле. Я наблюдал за бегом легких облаков в небе, а врач с профессиональным интересом изучал меня, ощупывая взглядом лицо и фигуру, подмечая жесты. Наверняка искал признаки какого-нибудь душевного расстройства на фоне потери семьи.

Когда чая в чашках стало вдвое меньше, вернулся Коллинз-младший. К моему удивлению, он принес всего десять папок. Какие-то были пухлыми, какие-то содержали всего пару листов. Джордж положил карты больных передо мной. На каждом титульном листе были подписаны имя и диагноз.

– Луиза Мария Лучано?

– Поступила к нам в начале мая, пятого или шестого числа, – произнес доктор Коллинз, кинув вопросительный взгляд на сына. Тот кивнул.

Я постарался вспомнить лунный календарь. Нет, эта женщина нам не подходит. Ее одержимость означала бы, что первое убийство произошло в мае, но, учитывая все, что я знаю, это не так. Кто следующий?

– Анна Стокс.

– Девятнадцатого мая.

– Расскажите о ней подробнее, – попросил я.

– Хмф. – Управляющий потер лоб. – Тихая девушка, содержится в новом корпусе. Там палаты для особ из хороших семей с безобидными заболеваниями… Мисс Стокс может посещать нашу библиотеку и сад, комнаты для музицирования и рисования.

Я с сожалением отверг карточку. Та, кого я видел, находилась в корпусе для опасных больных, и если она моя цель, то Анна Стокс не подходит. Дальше шла пухлая папка пациента-мужчины, я отложил ее, перейдя к следующей.

– Амалия Вейт.

Из раскрытой папки выпал медальон на тонкой цепочке, от него пахло тленом и лилиями.

– Поступила тридцатого мая, – подал голос Коллинз-младший. – Ее оформлением занимался я.

Я ждал продолжения, но юноша только сверлил меня неприязненным взглядом. Уж не знаю, чем я ему не нравился, но подобное поведение утомляло. Приподняв брови, я вопросительно посмотрел на его отца. Но родительского внушения не понадобилось, Джордж заговорил:

– Ей пятнадцать.

Конец мая, полнолуние уже прошло – перспективно. Я постарался вспомнить ту узницу, но из-за решетки, темноты и удручающего