– Готов, Вова?

– Как штык! – бодро рявкнул я. – А где ружжо?

– Сейчас все будет, – успокоил меня «спец» и выудил из-под лавки пару длинных свертков. – Нечего встречных нервировать.

К чему это он? А, понятно. Пушка здоровенная, этого у нее не отнять. Но зато ее можно разобрать на две относительно компактные части – ствол с сошкой и ствольную коробку с прикладом, и в таком виде транспортировать. Что «спецы» и проделывали – с собранной «дурой» их бы в Порто-Франко не пустили. А они и не прятались, судя по пломбам Патруля.

Игнасио ловко собрал бандуру и с усилием водрузил на крышу. Ружье встало как влитое – сошки идеально вошли в специально для этого предназначенные хитровыгнутые железяки с фигурными пазами вроде тех, что в настенных часах делают, чтобы их можно было на саморез повесить. Кубинец аккуратно опустил ружье, и оно уперлось прикладом в нечто вроде узкой тумбы, смонтированной за сиденьями, встав враспор.

– Ловко! – хмыкнул я. – Профессору нужно будет показать, ему понравится.

Ствол двухметровой «дуры» торчал над крышей, демаскируя нашу позицию, но Игнасио этот факт не смущал. Видимо, он совершенно справедливо рассудил, что зверью без разницы – просто «Фораннер» или «Фораннер» с «перископом».

– На ком пробовать будешь? – поинтересовался Игнасио, склонившись над тумбой.

Та оказалась замаскированным шкафчиком для боеприпасов, и вскоре на свет божий была извлечена пачка впечатляющих размеров патронов – нечто вроде обоймы, только медные чушки в шахматном порядке. И каждая с водочную чекушку величиной. Ну примерно. Игнасио еще немного повозился с «дурой», загнав пачку в магазин – снизу, а не сверху, как в нормальных винтарях, щелкнул затвором и грохнул ладонью по крыше. Мануэль сигнал прекрасно понял и дал вперед помалу. Мы с Игнасио покачнулись, но на ногах устояли. А потом за срез крыши ухватились и уставились в дали дальние.

– А ты кого посоветуешь? – вернулся я к насущному вопросу.

– Тебе решать. Но рогачей мы уже стреляли, так что не очень интересно.

– Гиену попробуем?

– Давай, – легко согласился Игнасио. – Только целься лучше. Смажешь – прицепится, и хрен оторвешься. Они твари упорные. Вон, кстати, неплохой экземпляр. Ты как, справишься?

Я посмотрел в указанном направлении, прищурился, зацепив взглядом крупную точку, – нет, далековато.

– Надо поближе подъехать, без оптики не возьму.

– Да и с оптикой вряд ли, – поддакнул Игнасио. – Сейчас метров на двести подберемся.

И разразился испанской фразой, адресованной Мануэлю. Тот выслушал и прибавил ходу, так что пришлось вцепиться в крышу и не отсвечивать. Олег как привязанный тащился следом. Минуты через полторы Мануэль притормозил, и Игнасио кивнул на ружье, мол, давай.

Я и дал. Кубинец чуть покривил душой – до гиены с нынешней точки было метров полтораста, не больше, и она неспешно трусила по своим гиеньим делам, подставив под выстрел левый бок. Я поднял ПТРС, приложился к прикладу, поводил стволом из стороны в сторону – ничего так, терпимо. Сколько это чудо весит? Чуть больше двадцати килограммов? По ощущениям где-то так. С рук однозначно не постреляешь, а с опоры очень даже можно.

Удачно мы встали, ничего не скажу – цель перемещалась по фронту, что здорово облегчало прицеливание. Главное, упреждение правильное взять… ну-ка… еще чуток… задержать дыхание…

Ба-бах! – сказало ружье.

В плечо ощутимо толкнуло, что-то мелькнуло перед глазами – наверное, гильза, но я вместо того, чтобы издать победный клич, выразился коротко, но совершенно нецензурно: пуля прошла выше цели, лишь царапнув гиену по холке. Зверюга, надо сказать, отреагировала стандартно: взрыкнула и завертела головой в поисках обидчика. Что характерно, вычислила она нас очень быстро и очертя голову рванула в нашу сторону. М-мать! Твою дивизию!

Я снова торопливо приложился к прикладу и, едва поймав в прицел здоровенную башку, нажал на спусковой крючок.

Ба-бах! – повторило ружье.

– Патрон! – заорал я, подражая бронебойщику из великого советского фильма про войну – на адреналине и из озорства, и почти без паузы выпалил в третий раз.

И, совершенно неожиданно для себя, попал. Причем не как охотник в известном анекдоте про кабана, а в самом прямом смысле – тяжеленная (больше шестидесяти граммов, если мне не изменяет память) пуля ударила в середину лба. Эффект получился ошеломительный: зверюга как будто с разбега налетела на каменную стену, во все стороны полетели кровавые ошметки и осколки черепных костей, а туша совершила немыслимый кульбит. Даже не знаю, как описать. Нет, знаю! Видели третьего «Терминатора»? Помните эпизод с грузовиком-«воровайкой», когда на полном ходу крюк за какую-то щель в дорожном покрытии зацепился? Или это канализационный люк был? Не суть, короче. Главное, что гиена примерно так же сложилась, как тот грузовик – сначала гармошкой, а потом еще и акробатический этюд немыслимой сложности исполнила.

Охренеть! Попал! Пусть с третьего выстрела, но попал! Навалилось ощущение простого человеческого счастья, какого я давненько уже не испытывал, – хотелось одновременно петь и орать что-то нечленораздельное, чтобы все вокруг знали о моей победе. Тарзаном закричать, что ли? Не, ну на фиг, тот же Профессор потом засмеет.

Я медленно выдохнул сквозь зубы, задавив душевный порыв, и отпустил ружье. Выпрямился, окинув взглядом травяное море, но тушку не нашел – слишком уж травостой высокий.

– Молодец, Вова! – огрел меня по плечу Игнасио. – Я думал, придется из эфэнки отстреливаться. А ты прямо снайпер!

– Да ладно… – смущенно выдавил я.

Отходняк навалился, и, как всегда, не вовремя.

– Поехали, трофей посмотрим.

Кто бы возражал, а я так нет.

Мануэль послушно тронул «Фораннер» с места, отреагировав на очередной хлопок по крыше, «ленд» Олега потянулся следом, и через полминуты неспешного переползания на первой передаче мы подобрались вплотную к невинно убиенной гиене.

– Н-да.

Столь глубокомысленным высказыванием я разразился после довольно длительного молчания: мы все четверо – я и Игнасио с господствующей высоты, Олег и Мануэль из кабин – рассматривали… даже не знаю, как это назвать. На тушу останки явно не тянули – головы не было, а шея и верхняя часть грудной клетки, такое ощущение – были рассечены вдоль тупым мясницким тесаком, соответствующего размера, разумеется. Оставшаяся часть тела была жестоко перемолота: из разрывов в шкуре торчали осколки ребер, а та из задних лап, что оказалась сверху, была сломана минимум в двух местах. Мало того, из потрохов натекла совершенно мерзостная на вид гадость – желчь не желчь, но и на помет субстанция не тянула. Воняло, естественно, хуже, чем на мясном рынке в жару.

– Если вы, ребята, нашего варана из этой штуки приложите, – наконец сформулировал я гениальную мысль, – то нам с него взять будет нечего. Даже на перчатки шкуры не останется.