И положил трубку.

И подумал о том, что ему все равно: группа, предательство, появление нового хита, шоу-бизнес – ничего из этого не занимает его так, как судьба незнакомой девочки. Только она действительно имеет значение, потому что все остальное – мишура на дереве жизни. У кого-то она яркая, у кого-то – тусклая, но рано или поздно все понимают, что какой бы она ни была, она – малозначимая.

Виссарион надел свой тонкий плащ, шляпу, взял портфель и вышел из магазина, не забыв повесить на дверь табличку: «Закрыто».

– Дорогая, солнце скоро зайдет, – произнес Бергер, с удовольствием разглядывая плещущуюся в ванне девушку. – А я хочу увидеть тебя в студии.

– Только увидеть? – игриво рассмеялась Галя.

– Не буди во мне зверя.

– Почему? Я бы не отказалась от новой встречи с ним. – Она потянулась и томно прикрыла глаза. – Твой зверь великолепен.

Ее слова прозвучали так, что Генриху стало по-настоящему приятно, как когда-то давно, когда чувства еще не умерли, а эмоции были искренними. Прозвучали так, что ему захотелось прыгнуть в ванну прямо в одежде и позабыть обо всем. Как это случилось два часа назад на тумбе, потом на диване, потом на полу, где они перемазались краской, потом где-то еще, потом снова на диване, а потом изумленный Бергер понял, что прошло целых два часа, а он не хочет отпускать из объятий девушку.

Не хочет, и все.

Но отпустил…

– Мы ведь никуда не торопимся? – Галя изогнула правую бровь.

– Поймаем последние солнечные лучи, поработаем, а потом вся ночь в нашем распоряжении, – пообещал Генрих, после короткой паузы.

– Вся-вся?

– На завтра тебе тоже придется сказаться больной.

– С удовольствием.

Он поцеловал девушку еще раз, потом еще, крепче, почувствовал ее руки на шее и с трудом отказался от вновь накатившего желания прыгнуть в ванну. Сказал:

– Жду в студии.

И вышел.

И признался себе, что следующие два часа станут самыми сложными в жизни. Следующие два часа ему придется ломать себя, неожиданно вспомнившего давние времена, когда чувства еще не умерли, а эмоции были искренними. Он станет себе противен. Он будет себя презирать.

Но контракт подписан, суровый дьяк-меченосец ждет исполнения мечты.

Сегодня.

Генрих остановился напротив прекрасного замка, который сейчас вызывал у него глухую ненависть, с трудом удержался, чтобы не плюнуть в «индивидуальный рай Лаврича», взял телефон и набрал номер Девяткина, командира нанятых на сегодняшний день головорезов.

Бергер не верил, что после сделанного внушения Обуза рискнет мешать, но решил подстраховаться.

– Скучаете?

– Отдыхаем, – ухмыльнулся наемник. – Мы не часто получаем деньги за то, чтобы просто сидеть в машине.

Но художник не поддержал шутку, настроение не то.

– Окружайте дом и не пропускайте никого, – приказал он, отворачиваясь от полотна. – Мне нужно два часа.

– Они у тебя есть, – спокойно ответил Девяткин и отключился.

Бергер подошел к окну, посмотрел на вышедших из фургона головорезов, их было пятеро, включая командира, и угрюмо протянул:

– Решение принято.

Затем достал из шкафа тубу с особыми кисточками и ящик с особыми красками.

Через два часа картина для дьяка-меченосца Лаврича будет закончена.

Сначала Виссарион думал поймать такси, но потом вспомнил, что из себя представляют будничные московские пробки, учитывая, что половину центральных улиц как перекопали в июне, так до сих пор и не вернули в нормальное состояние, вздохнул и направился к станции метро «Китай-город», решив добраться до окраины под землей и уже там пересесть в такси.

Но, закрывая магазин, Обуза неожиданно для себя понял, что совершенно не представляет свои дальнейшие действия. Вот доберется он до особняка Бергера, дальше что? Позвонить в дверь и попросить прекратить безобразие? Попытаться проникнуть тайно? Но как? Через забор? А удобно ли? Кстати, его пропустят на территорию? Поселок наверняка охраняется… Или тоже через забор? А вдруг дьяк-меченосец приставил к Бергеру охрану, которая надерет настырному букинисту его большие уши и вышвырнет прочь?

В книгах про героев, которые Обуза изредка почитывал, подобные проблемы решались просто – героями. Но букинист себя таковым не чувствовал. Ему требовалась поддержка. Как модно говорить: силовое сопровождение. Но кто рискнет связаться с Лавричем?

Растерявшись, Виссарион замер у закрытой двери магазина и не сразу услышал оклик:

– Привет!

Повернулся, среагировав не на слово, а на звук, сосредоточился, услышал повторное:

– Привет!

Сфокусировал рассеянный взгляд на плотном мужчине в черном костюме и улыбнулся:

– Барадьер?

– Привет, ушастый, – в третий раз поздоровался тот. – Как дела на литературном поприще?

– Перестань называть меня ушастым!

– А какой ты?

Обуза открыл было рот, собираясь насмерть разругаться с нахалом, но неожиданно понял, что рядом с ним стоит один из лучших бойцов Отражения, и грустно сообщил:

– Мне нужна помощь.

Этим он профессионального наемника не удивил.

– Серьезная? – деловито осведомился Барадьер.

– Серьезнее некуда.

– Кто в игре?

– Дьяк-меченосец.

– Ого! Что же ты не поделил с Лавричем?

– Все сложно, – Обуза с сомнением потрогал свою шляпу, подумал, снял ее и принялся мять в руке. – Как-то все запуталось неожиданно.

– Обычно в делах с этой говорящей танкеткой все предельно ясно, – рассмеялся Барадьер. – Ответь на такой вопрос: ты с ним воюешь или щемишь его интересы?

– Щемлю интересы, – после паузы определил Виссарион.

– Тогда можем договориться.

– Правда? – Разрешение чудовищной проблемы произошло так быстро, что Обуза вновь растерялся. На этот раз – от радости. – Тебе не страшно связываться с дьяком?

– Первородные только порадуются, если я щелкну по носу органика, – успокоил букиниста наемник. – Вопрос в другом: что мне с тебя, с идиота, за это потребовать?

– Я не идиот.

– А кем нужно быть, чтобы связаться с Лавричем? – осведомился Барадьер.

– Идиотом, – уныло признал Виссарион.

– Что и требовалось подтвердить, – рассмеялся наемник. – Так чем заплатишь?

– А что тебе нужно?

– Книга Жизни.

Обуза хрюкнул от неожиданности. Барадьер улыбнулся, пока – почти дружески. И мужчины с минуту смотрели друг на друга.