Но однажды «Гражданин» опубликовал обращение Евгения Энберта. «К товарищам, разделяющим мою страсть к авиации» – с таких слов начиналась статья. «В этот час суровых испытаний для нашей родины, в этот час суровых испытаний для всего человечества – ибо не было ещё прежде такой войны, чтобы все воевали со всеми – я призываю своих товарищей-авиаторов не оставаться в стороне. Сейчас ваши умения нужны как никогда – своей стране и всему миру. Долг любого пилота сегодня – внести свой вклад в эту борьбу. Мои братья по воздуху, я призываю вас записываться в авиационные отряды».

Когда Сергей вернулся домой, ему хватило одного взгляда на сидящую за столом Лиду с лежащим перед нею «Гражданином», чтобы он всё понял.

Сергей тяжело опустился на стул напротив жены. Та подняла на него глаза – виноватые и в то же время исполненные решимости.

– Это не шоу, Лида. Не лётный цирк, не гастроли, не спорт. Это война, – сказал он, пытаясь предостеречь, но уже понимая, что тщетно.

– Я знаю, – тихо ответила Лида.

– Я устал всегда быть у тебя вторым, – мрачно заявил Сергей и решительно поднялся. – Устал раз за разом проигрывать аэропланам. Я не могу постоянно тебя ждать. Не могу – и не хочу.

Лида молча смотрела в спину выходящему из комнаты мужу. У неё не было таких слов, которые могли бы заставить его понять.

* * *

Поскольку Российская Империя ещё не знала ни одной военной пилотессы, Лида подала прошение лично Императору – с просьбой зачислить её в авиационный полк.

Разрешение пришло на диво быстро, и уже неделю спустя Лида в чине прапорщика отправилась на Западный фронт, налётную базу Антанты под Страсбургом.

Новое расположение встретило её продувным ветром на аэродроме и рядом новеньких аэропланов, ровно стоящих по краю поля.

– Вот ваш красавец, – любовно похлопал по крылу блестящего «Морана» командир отряда, капитан Лотье, показывая Лиде её машину.

Забыв о том, что надо отнести вещи в казарму, Лида тут же принялась обходить «Моран» кругом, рассматривая его со всех сторон.

– Santa Madre de Dios! – услышала она вдруг у себя за спиной знакомый голос, обернулась – и увидела ослепительную улыбку на смуглом лице. – Глазам своим не верю! La aviadora, это вы!

– Сеньор Гутьерес! – просияла девушка, обрадовавшись так, словно увидела старого доброго друга.

– No, по, по! – экспрессивно воскликнул испанец. – No «senor»! Для вас я просто Алессандро!

– Лида, – улыбнулась в ответ девушка и протянула руку для приветствия.

Испанец, однако, руку девушке не пожал, а вместо этого галантно приложился к ней губами.

– Ну, всё, Вильгельм, берегись! – вдруг закричал он в небо. – И тебе, Франц-Иосиф, тоже несдобровать! Теперь, когда с нами aviadora, вам мало не покажется!

Лида весело рассмеялась, и тяжёлый груз, что лежал у неё на душе и омрачал мысли, вмиг улетучился. Она всё сделала правильно.

* * *

Первые боевые вылеты Лиды ограничивались разведкой и внезапными налётами на наземные объекты.

При разведке следовало лететь как можно ниже, чтобы лучше видеть детали, стараться запоминать расположение объектов и войск и вовремя замечать установленные тут и там зенитки, желательно прежде, чем они дадут залп по аэроплану.

При налётах на наземные объекты следовало держаться группы, не отставать от остальных и сбрасывать на землю бомбы точно по команде.

Лида, беспокоившаяся о том, сможет ли, как этого требует война, убивать людей, с облегчением поняла, что боевые налёты – это легко. С высоты полёта объекты внизу казались крошечными, до пилотов не долетали ни крики людей, ни звуки тревоги, и потому вся эта бомбёжка казалась Лиде понарошечной. Держишься группы, ждёшь сигнала, выкидываешь бомбу за борт и продолжаешь лететь дальше.

Однако всё изменилось, когда немецкие «Альбатросы» совершили ночной налёт на их авиабазу. Сирена тревоги пронзала нервы насквозь, грохот взрывов оглушал, гарь и дым повергали в панику. Падающие с неба бомбы вызывали животный страх и заставляли людей почувствовать себя беспомощными, беззащитными и очень уязвимыми.

После налёта отряд недосчитался четырёх аэропланов.

Лида крепко запомнила охвативший её в минуты бомбёжки ужас, и с той поры боевые налёты и сброс бомб на землю никогда больше не казались девушке понарошечными.

А затем, когда во время обычного разведвылета аэроплан её напарника, весёлого носатого француза Рене сбила зенитка, Лида окончательно уяснила для себя, что война – это всегда по-настоящему.

* * *

Когда их отряд отправили на перехват немецким «Фоккерам», и стало ясно, что Лиде впервые предстоит схватка один на один, Алессандро пытался заранее успокоить девушку.

– Не давай никому сесть тебе на хвост, – наставлял он Лиду. – И не позволяй им подлетать ближе, чем на пятьдесят метров – дистанцию выстрела.

– Но если они не смогут выстрелить в меня, то и я не смогу выстрелить в них, – возразила Лида, с некоторым недоумением вертя в руках выданный ей револьвер. Управлять аэропланом она умела прекрасно, но вот стрелять из ручного оружия… Тем более, стрелять в других авиаторов…

– А тебе этого хочется? – скептически приподнял одну бровь испанец, словно услышал её сомнения. – Сейчас тебе самое главное – уцелеть, si? О том, чтобы сбить противника, ты будешь думать потом, когда немного привыкнешь. Это тебе не шоу.

Это и впрямь было не шоу. Впрочем, Лида очень быстро поняла, что благодаря своим лётным навыкам она может довольно легко уходить от врага и не позволять к себе приближаться. Отлетев немного в сторону, она наблюдала, как мастерски бросает в штопор свой аэроплан Алессандро, уходя от вражеского пилота, как капитан Лотье делает стремительную горку и, резко сближаясь с противником, стреляет в пилота. Ветер выл в ушах, слышались рёв моторов и редкие звуки сухих выстрелов, не представлявших, впрочем, большой угрозы.

И тут Лида на миг представила себе, какими станут воздушные сражения, когда изобретут способ оснастить аэропланы серьёзным оружием вроде пулемётов. Какими смертельно опасными, какими кровавыми и беспощадными будут эти бои.

И всем сердцем пожелала, чтобы у конструкторов ничего не получилось.

А потом вдруг что-то звонко щёлкнуло по обшивке самолёта, и Лида поняла, что в неё стреляют – пока она на миг отвлеклась, к ней сзади пристроился немецкий «Фоккер». Лида немедленно заложила вираж, стремительно вывела свой аэроплан параллельно вражескому и, держа в руке карабин, взглянула на пилота. И хотя лётный шлем закрывал голову, а очки – пол-лица, даже так Лида видела, что лётчик совсем ещё молод, вероятно, её ровесник. Он держал в руке пистолет и как раз пытался прицелиться, когда заметил развевающиеся из-под Лидиного шлема длинные волосы – и, признав в ней девушку, опустил руку.

Долгое мгновение Лида и немецкий лётчик смотрели друг на друга, словно недоумевая, как так вышло, что им надо стараться убить один другого. А потом мимо промелькнул аэроплан Алессандро; испанец стрелял по вражескому пилоту без сомнений и колебаний. В лётчика он не попал, но «Фоккер» всё же спугнул.