Не знай Рейф как свои пять пальцев каждый валун на пляже, едва ли смелое предприятие ждал успех. Даже при дневном свете не всякий отважился бы пройти этим путем среди зазубренных скал, залитых водой.

Самые суровые испытания ждали их на другой стороне Овечьих скал. Рейфу предстояло переправить Лайл – и в лучшие времена пловчиху никудышную – через гребень.

Удерживая Лайл на плаву, он медленно и осторожно скользил в воде, выглядывая в темноте известные ему одному вехи. Таинственный полумрак июльского неба позволял глазу улавливать лишь очертания камней и скал, но ничто не мешало Рейфу видеть их мысленным взором при свете дня.

Он двигался медленно, но уверенно. Лайл вяло и безвольно дрейфовала рядом. Рейф гадал, в сознании ли она. Ее лицо светилось в воде бледным овалом.

Лайл была в сознании, но ее разум словно сжался: она воспринимала лишь малую толику реальности, остальное покрывала рябь, как и темную воду вокруг. Страх ушел навсегда. С ней был Рейф, и теперь Лайл ничего не боялась, только окоченела от холода, и больше всего на свете хотела оказаться в своей кровати.

Лайл ощущала движение воды, руку Рейфа, но не понимала, сколько прошло времени, движутся они или стоят на месте. Она не сознавала, что гребень остался позади и под ногами снова твердая почва.

Голос Рейфа позвал ее, его руки подняли ее и поставили на песок.

– Ты можешь идти? По лестнице поднимешься? Соберись, Лайл. Вода прибывает, я не могу оставить тебя и бежать за подмогой. Ну же, обними меня за шею.

Кое-как они дотащились до лестницы и взобрались по ступенькам. Рейфу казалось, что его силы на исходе, но они упрямо преодолевали препятствие за препятствием. От кромки воды – до стены. От стены – до окутанной ночным сумраком аллеи, такой приветливой днем. Мимо статуй и кипарисов итальянского дворика. Через террасу – и в дом.

В прихожей горел свет. Они словно вернулись из путешествия в иной мир. Рейф объяснил Уильяму, что с хозяйкой, и велел позвать Лиззи и еще одну горничную.

Дальнейшее скользило по поверхности ее сознания, почти не оставляя следа: хлопочущие Лиззи и Мэри… горячая ванна… обжигающее питье… и, наконец, кровать. Затем смутные образы отступили, рука Рейфа сжала ее руку, а его голос промолвил:

– Ты в безопасности, Лайл. Лиззи с тобой посидит. Ты меня слышишь? Тебе ничто не угрожает.

– Хорошо.

Облегчение затопило ее словно приливная волна, и Лайл провалилась в бездонный колодец сна.

Рейф Джернинхем вошел в кабинет и закрыл за собой дверь. До полуночи оставалось несколько минут. Усевшись в кресло Дейла, он снял трубку и вызвал аэродром.

– Слушаю.

– Привет, Мак, это Рейф Джернинхем. Мой кузен уже взлетел?

– Вряд ли, – пророкотал шотландец в трубку. – Нам пришлось задержать вылет, Джонсон что-то чинил. Позвать вам его?

– Позови, и вот еще что, Мак: если он откажется подходить, скажи, что дома случилось несчастье.

– Что-нибудь серьезное?

– Боюсь, что да.

Рейф услышал, как шаги Мака неестественно гулко звучат в пустом ангаре. Шаги стихли, но вскоре в трубке раздалась торопливая поступь Дейла, горящего нетерпением услышать, что Лайл погибла.

Шаги приблизились – торопливые шаги человека, не терпящего промедлений, – и в трубке раздался голос:

– Это ты, Рейф? Что там?

– Случилось несчастье.

– С кем?

– С Лайл. Я нашел ее.

– Где?

– В колодце у Овечьих скал.

– Мертвую?

– Живую.

Воцарилось мертвое молчание. Хватило одного слова – и мир на том конце провода рухнул. Прошло немало времени, прежде чем в трубке снова раздался голос Дейла:

– Она ранена?

– Нет.

– В сознании?

– Да.

– Говорила с тобой?

– Да.

Снова молчание.

– Ясно, – наконец произнес Дейл Джернинхем. – И что дальше?

– Все в твоих руках.

– Договориться не получится?

– О чем тут договариваться?

Пауза. Затем Дейл рассмеялся.

– И чего тебе на месте не сидится? Какой неугомонный! Меня одолевает любопытство: как ты ее нашел?

– По следам на песке: туда вели две пары следов, обратно – только твои.

– Да, не ожидал. Что ж, от судьбы не уйдешь. Мне не везло с самого начала. Собираешься рассказать обо всем Марчу?

– У меня нет выбора. Иначе Пелла не спасти.

– Делай как знаешь. На туалетном столике лежит письмо. А мне пора. Через минуту ты меня услышишь. Пока.

В трубке щелкнуло, и стало тихо.

Рейф поднялся, немного постоял, рассматривая портрет Джайлза Джернинхема. Лорд – главный судья глядел на него с явным неодобрением.

Затем выключил свет и вышел из кабинета.

В комнате Дейла Рейф нашел незапечатанный конверт без адреса, прислоненный к зеркалу. Две строчки с сильным наклоном, написанные усталой рукой Лайл, послание без начала и конца:

«Я больше не могу этого выносить. Простите меня…»

Рейф содрогнулся, узнав почерк Лайл. Когда она это написала? Зачем? Он вспомнил, как после ленча – Дейл с Алисией еще сидели за столом – в дверях столовой спросил Лайл в своей обычной шутливой манере, которой уже не вернуть: «Что с тобой, прелесть моя? По тебе словно каток проехал».

Лайл ответила с улыбкой: «Так и есть. Мы сочиняли слезное послание старому упрямцу Робсону. Извели стопку бумаги – и все без толку». Внезапно рука Лайл легла на его плечо. «Совсем забыла, Дейл не хотел никому говорить. Для него это слишком важно». И он сказал: «Не бойся, я тебя не выдам».

Несомненно, перед ним был один из испорченных листков. Слова, подсказанные, а возможно, и продиктованные Дейлом; убедительное доказательство того, что тело, которое волны прибьют к берегу завтра, – тело самоубийцы.

Рейф подошел к камину, поджег спичкой конверт и долго смотрел, как тот обращается в пепел. Затем вышел на балкон. Через окна в спальне Лайл на каменные перила падал бледно-желтый свет от затененной лампы – Лиззи была на посту.

Поверх густых крон Рейф смотрел на аллею, ведущую к морю. Всего час назад они с Лайл, спотыкаясь, брели по ней к дому.

Из пустоты возник слабый звук, которого он ждал. От волнения Рейф почувствовал его раньше, чем услышал. Время остановило свой ход, и все, что он передумал и перечувствовал, словно зависло между тем, что уже случилось, и неотвратимым будущим, которому еще предстояло случиться.