того, что я не могу выносить его близость. Что находиться рядом с ним, пока он спит, возбуждает меня. Так и есть, но я бы предпочла спать на полу, чем дать ему эту информацию. Чем доставить Крю удовольствие от того, что он вытолкнул меня из постели.

Я топаю к своим сумкам, чтобы забрать набор туалетных принадлежностей и пижаму. Я обязательно захлопываю за собой дверь ванной, прекрасно понимая, что веду себя как капризный ребенок. Больше, чем на Крю, я злюсь на себя. Если бы я действительно захотела, я могла бы заставить его уйти. Я решаю позволить ему остаться, потому что часть меня хочет этого. Я чувствую, как в моих стенах появляются трещины. И я это знаю.

Что хуже? Он тоже это знает.

Но я не признаюсь в этом ни ему, ни себе.

Я умываю лицо и намазываю его увлажняющим кремом. После того, как я выполняю остаток своей вечерней рутины, снимаю платье, которое носила весь день, и надеваю пижаму.

Затем возвращаюсь в гостиную, бросая свое белое платье на тот же диван, где Крю оставил свой пиджак. Продолжаю идти в спальню. Лампа все еще горит, но Крю, похоже, крепко спит, его спина спокойно поднимается и опускается с каждым вздохом. Я зависаю в дверях, пользуясь редкой возможностью изучить его, так же, как в прошлый раз, когда мы делили постель. То, что, как я думала, будет редким явлением.

Я направляюсь к левой стороне кровати и проскальзываю под шелковые простыни. Это двуспальная кровать, но она кажется крошечной. Крю и я даже близко не соприкасаемся, но я чувствую жар, исходящий с его стороны кровати. Слышу его ритмичное дыхание. Вместо того чтобы считать овец, я думаю о сексе с ним.

Мне требуется много времени, чтобы заснуть.

12. Крю

Скарлетт не любит, когда ее удивляют. Я знал это еще до того, как привел этот план в действие, и у меня до сих пор звенит в ушах от ее вопросов, когда мы приземляемся в Италии. Ее тон становится все более и более раздраженным с каждым неопределенным ответом.

— Куда мы едем?

— Увидишь.

— Как долго мы здесь пробудем?

— Не знаю.

Мой личный фаворит, на который я не утруждаю себя ответом: «Будет ли там Wi-Fi?»

Я знаю, что она переживает из-за того, что произошло в Париже в тот первый день. Говорила, что не хотела, чтобы я приезжал, дулась, пока Жак приставал ко мне. Она слишком упряма и горда, чтобы извиниться, но она согласилась продлить нашу поездку на несколько дней. Я солгал и сказал ей, что мне нужно встретиться от имени «Кэнсингтон Консалдит», и для меня было более разумно пересечь франко-итальянскую границу, чем садиться на самолет из Нью-Йорка во Флоренцию. После четырех дней избегания и молчания, думаю, она была просто шокирована тем, что я спросил.

Может быть, это лицемерно с моей стороны: ожидать от нее честности, пока я договариваюсь о встречах. Но разница в том, что я лгу, чтобы удержать ее рядом. Скарлетт же лжет, чтобы оттолкнуть меня. И, считайте меня сумасшедшим, но я продолжаю пытаться снова и снова.

Я такой же упрямый, как и она. То, что моя жена игнорирует меня — не предмет для гордости. Скарлетт очаровывает меня. Ее красота пленительна, она завораживает. Я хочу большего, чем поверхностные отношения с ней. Больше, чем физические, хотя мое тело не совсем согласилось бы с этим.

Я хочу знать, почему она мультимиллиардерша, работающая так, словно изо всех сил пытается заплатить за квартиру. Я хочу знать, были ли ее отношения с родителями когда-либо иными, повлияло ли их несчастье на нее, а теперь и на нас. Я хочу знать, почему она согласилась выйти за меня замуж, когда кажется, что она намеренно игнорирует желания своего отца и враждебно относится к обязательствам.

После того, как она спрашивает о Wi-Fi, я перестаю отвечать на ее вопросы, что только еще больше раздражает ее. Она все еще ворчит, когда следует за мной от самолета к машине.

Послеполуденный воздух теплее и суше, чем был, когда мы покидали Францию. Золотистые блики падают с голубого неба, заливая тонким сиянием взлетно-посадочную полосу и далекие здания аэропорта.

Я обмениваюсь любезностями с водителем, прежде чем сесть в машину с кондиционером. Он заканчивает загружать наш багаж, а затем мы выезжаем из аэропорта и сворачиваем на оживленную дорогу.

— Ты говоришь по-итальянски? — Скарлетт кажется удивленной.

— Немного. — Я спрашиваю ее, где находится ближайшая железнодорожная станция.

Она, кажется, впечатлена, говоря мне, что совсем не говорит по-итальянски.

Я ловлю улыбку нашего водителя в зеркало заднего вида, когда поток машин редеет, и мы едем по дороге, соединяющей портовый город Салерно и скалистый Сорренто, прежде чем въехать в Амальфи. Автомобиль проезжает мимо живописных виноградников, расположенных террасами, и лимонных рощ на склонах холмов.

Эта вилла — одна из немногих международных объектов недвижимости, принадлежащих моей семье, в которых я когда-либо останавливался. Когда мы подъезжаем к дому, я вспоминаю, почему. Раньше это была старая веревочная фабрика, производившая рыболовные сети. Рабочие, несомненно, наслаждались тем же видом аквамариновых волн, усеянных лодками, с береговой линией, обрамленной разноцветными домами, расположенными в шахматном порядке на скалах, выглядящими такими же ненадежными, как блоки Дженга. Годы ремонта и богатые владельцы сделали дом неузнаваемым. Облицовка из майолики была специально разработана для этого объекта.

Скарлетт идет к террасе. Она ничего не говорит, и это впервые. Я уже приводил сюда других женщин, и все они потратили минимум двадцать минут, охая и ахая над каждой деталью. Никто из них не вырос в такой роскоши, к которой привыкла Скарлетт. Все они знали, что их пребывание здесь будет временным.

Технически, у Скарлетт есть права на эту виллу. Наш нерушимый брачный контракт распределяет наши значительные активы в случае развода. Пока мы женаты, все они принадлежат нам обоим, за исключением журнала. Обладание чем-то часто приводит к тому, что оно теряет свой блеск. Это человеческая природа — желать того, чего мы не можем иметь.

Я смотрю, как наш водитель складывает чемоданы в прихожей, затем поворачиваюсь к Скарлетт. Она скручивает свои длинные темные локоны в пучок, оглядываясь вокруг, как будто она вошла в музей и рассматривает его экспонаты.

— Я вернусь к шести.

Она поворачивается, впервые с тех пор, как мы приехали, обращая на меня внимание.

— Куда ты едешь? Я проделала весь этот путь, а теперь ты