- Товарищ лейтенант, вы живы? - донёсся слабый голос Баттахова.

- Жив, Айхан... Сам-то как?

- Да потихоньку, товарищ лейтенант… В плечо слегка попали, но это пустяки. Автомат держать могу.

- Крепче держи, Айхан... Боеприпасы есть?

- Мало, товарищ лейтенант. Но как-нибудь выкручиваюсь. Климов, ты здесь?

- А то товарищ, лейтенант, - что-то зашевелилось позади Баттахова.

- Устал как собака, но никуда не уйду.

- А куда ты уйдёшь, Леха? - засмеялся Баттахов.

- Так я и говорю, что не уйду никуда. Боеприпасы вроде есть, пару гадов ещё положу. Прощаться будем, товарищ лейтенант?

- Давай, на всякий случай… - Глеба одолевал нервный смех. - Хотя нет, не стоит. Повоюем ещё.

Он сполз на дно канавы, посмотрел верх - небо было ясное, безоблачное – жарковато, но в целом денёк хороший. Последний месяц лета начинался, в этой полосе России и оно ещё до середины сентября будет баловать хорошей погодой. Шубин лёг на бруствер, пристроил под рукой две противопехотные гранаты, стрельба не стихала, высовываться не хотелось, но пришлось.

Немцы подползали, сужая полукольцо, на левом фланге цепью приближались четверо - до них ещё верста коломенская. Глеб стрелял короткими очередями по ненавистным каскам, давился кашлем, яростно моргал, чтобы избавиться от мути в глазах. Немцы невозмутимо перекликались - до них уже было метров пятьдесят, поднялись двое, двинулись вперед. Выросла из окопа спина сержанта Климова, он ударил из автомата, практически в упор - один успел залечь, другой свалился боком, держась за простреленный живот. Климов пригнулся, но немцы уже были рядом. Из окопа, по правую руку вылетела, кувыркаясь, граната с длинной рукояткой и точно приземлилась в яму, где сидел Климов. Выбросить её сержант не успел - взрывом разворотило окоп, посыпалась земля. Вскинулся Баттахов, рассыпая длинную очередь, кого-то зацепил - немец истошно взвыл, Баттахов засмеялся - пуля снайпера, окопавшегося неподалёку, попала прямо в лицо - разведчика отбросило к стенке окопа, он запрокинул окровавленную голову, пропала опора под ногами, сполз на дно окопа.

Шубин стрелял пока не кончились патроны, дважды перекатывался, меняя позицию, рванула граната там, где он находился несколько секунд назад, затрещало, накренилось переломленное дерево. Немцы осмелели, стали подниматься, шли вперёд почти не пригибаясь, кто-то засвистел немецкую песенку, напоминающую марш, приближались бледные физиономии. Последняя очередь повалила унтер-офицера - это он оказался беззаботным свистуном.

Кончились патроны, Шубин сполз на дно канавы, прижался спиной к откосу – нет, не дождаться Будённовской кавалерии. Ладно, как-нибудь сам - он выдернул чеку, швырнул за спину. Немцы возмущённо закричали – кому-то не подфартило. Сила в ногах ещё осталась - Глеб перекатился в сторону, вжался в трещину - ответная колотушка порвала откос, проделала в нём рваную вмятину, заложило уши. Оставалась ещё одна граната и она отправилась туда же - не пропадать добру. Как-то тихо стало или это от того, что уши заложило? Справа осыпалась земля, там кто-то крался - добрались те, что заходили с фланга. Лейтенант вытащил из кобуры снаряжённый ТТ, передёрнул затвор… Дошла и до него очередь, контузило чувствительно, туловище плохо слушалось, но как-то надо. Шубин всё понимал, но гнал из головы мрачные мысли - какая разница, что он понимает - воевать надо, больше некому.

Справа по канаве карались солдаты в мышиной форме. Глеб продавил спиной углубление в откосе, а когда они подошли резко подался вперёд, стал стрелять - взмахнул руками белобрысый фриц с приплюснутым носом, выронил карабин, повалился мордой в землю, чувствительный тычок в левое плечо - пуля пробила мышцу, но боль была терпимой, не сказать, что поглотила целиком. Глеб привалился спиной к холодному откосу, снова стрелял, отгоняя фашистов. В голове ничего не было - ни грусти, ни отчаяния, со всеми такое происходит - сегодня ли, завтра ли. Остался один патрон, в обойме пусто. Себе - какого, собственно, рожна? Лучше применить с пользой, чем его не устраивает немецкая пуля?

Шевельнулось каска за изгибом канавы, рука еле слушалась, дрожала, немело туловище, из последних сил Шубин заставил себя прицелиться, а когда возникло смазанное лицо немца, не отказал себе в удовольствии - нашла оградка героя. Лейтенант отбросил пистолет, выхватил нож, двинулся нетвердым шагом, занося над головой последнее свое оружие. Лица немецкого солдата он уже не видел, лишь белёсое пятно, тот стрелял из карабина, передёргивая затвор, после каждого выстрела. Первая пуля отбросила на дно канавы. Слабая мысль: «До чего же больно». Потом была вторая, третья, и уже ни мыслей, ни чувств.

Пулемётчик накрыл мишени, когда до березняка оставалось метров пятнадцать. Большое ромашковое поле за спиной - его прошли, вернее проползли, вполне успешно, стрелки часов показывали, что время ещё есть. Справа грудились избушки – то ли маленькая деревня, то ли крупный хутор, но никаких признаков жизни. Терпение лопнуло – поднялись, чтобы пробежать оставшиеся метры. В этот момент и объявился пулемётчик с МГ - стегнул раскатистой очередью - с чердака стрелял, паршивец.

Ершов вскричал, словно топором перерубили ногу в районе бедра, он по инерции про прыгал ещё пару метров и повалился в густые заросли, да ещё и автоматом висящим на спине огрел себя по затылку.

- Коляша, да ладно! - Карякин чуть не задохнулся, он уже почти добежал, но при первых выстрелах бросился за ближайшую кочку. - Говорил ведь, дураку, не надо вставать. Ерунда осталась, доползём. Нет же, берёзки манили, не выдержал, поднялся в полный рост. Ну и Паша, естественно, за ним.

Красноармеец Ершов извивался в траве, скрипел зубами, испарина градом, да ещё и кровью залило ногу.

Пулемётчик на далёком чердаке продолжал развлекаться – выстрел, ещё пару раз, сбил ветку на опушке. Карякин вскинул автомат, прицелился и выпустил несколько пуль - кажется засёк пулемётчика, точно - на чердаке, но из ППШ такую дистанцию не одолеть. Он перекатился, зашиб полечо о камень.

- Коляша, ты жив?

- Жив, Паша, - простонал незадачливый товарищ. - Только хреново мне. Кто же знал, что такая ерунда случится?

- Можешь в сторону отползти?

- Попробую…

Красноармеец пополз, закусив губу, оставляя на стеблях мятлика следы крови. Карякин подполз к нему, схватил за шиворот. Пулемётчик их не видел - на опушке трава по пояс, а чердак, просевший в землю избы, отнюдь не крыша каменного дома.

Дав несколько очередей немец, замолчал - наверное побежал докладывать. Через несколько минут здесь нарисуется пешая солдатня. Паша выл от отчаяния - в морду бы сунуть за такие выкрутасы, да разве рука теперь поднимется. Он лихорадочно ощупал товарища.

- Паш, ты что меня лапаешь?.. Больно же, - Ершов задыхался, побагровела обросшая щетиной физиономии. Он лежал на спине и в таком виде пытался ползти, упирался в землю локтями, отталкивался здоровой пяткой.