Поэтому окна не манили к себе Руби, а вот двери еще как. Большинство из них отец запирал на замок, но за ними решеток не было, следовательно, оставалась надежда выбраться, если бы только удалось раздобыть ключи.

Парадная дверь была выкрашена в цвет светлого кедра. Когда ее открывали, она скрипела. За парадной дверью располагалась небольшая прихожая, а в ней – дверь, ведущая в сам дом. Слева в коридоре – две массивные раздвижные двери, тяжелые, будто бетонные. Они плавно скользили по направляющим, закрывая вход в кабинет отца. В спальни на втором этаже вели три белые двери. Спален было три, и все они стояли запертыми. Двери на третьем этаже открывали путь в комнату Руби, комнату отца и чердак.

Вот бы раздобыть ключи…

У каждой двери под ручкой имелась скважина старинного замка, довольно большая, через которую можно заглянуть внутрь. Замок был снабжен декоративной латунной пластиной с выпуклым рисунком: цветы, листья и продолговатые капли, похожие на слезы. Ключи от всех дверей висели в кабинете отца на дощечке с крючками. Под каждым подписано, к какой двери он подходит.

На третьем этаже, дальше по коридору от спальни Руби, была дверь на чердак. Ходили слухи, что чердак объединяет все дома на их улице. Даже раздобудь Руби ключ, никогда, никогда-никогда, она не стала бы открывать эту дверь. Отец сказал, что, открыв ее, можно выпустить в мир злые силы. Они поселятся у Руби под кроватью и ни за что оттуда не уйдут. Это жуткие монстры. Кое-какие даже живые и обладающие собственным разумом, говорил отец. Они могут расти и размножаться – одни останутся под кроватью, а другие отправятся в город: семена ядовитых растений или деревьев, которые способны обрушить целое здание, ползучий плющ – такой сильный, что уничтожит даже бетонные панели, цветы, чьи корни крошат тротуар. Их нельзя одолеть. Единственный способ сдержать эти злые силы – накрепко запирать дверь чердака.

– Двери специально для того и созданы, – всегда напоминал отец, многозначительно приподнимая бровь и подчеркивая каждое слово взмахом руки.

Руби верила всему, что он говорил: его рассказы прилипали к ней закаменевшей штукатуркой, и как бы она потом ни убеждала себя в обратном, не могла эту корку разбить. Руби просто этого не умела.

Отец последнее время бесконечно строчил в дневниках, которые всегда держал у себя на столе, или яростно говорил по телефону, крича при этом так, что Руби слышала каждое слово. Его очень волновала судьба города. Он тревожился, что Бешеные устраивают беспорядки. В речи отца появились слова, весьма насторожившие Руби, – «окружены», «единственный выход» и «последний бой».

Но иногда он забывал о работе, оставлял в покое телефон, вздыхал и уступал бесконечным просьбам дочери, ведь ей так хотелось внимания. Рассказывал ей о туннелях под землей, полных всякой всячины, о которых не положено знать детям, о задворках городских окраин, где жили страшные люди, о реке к югу от города, что не имела дальнего берега – лишь бесконечная полоса прибоя и сменяющие друг друга оттенки синевы.

Руби любила его истории, от них все так трепетало внутри. Больше всего ее интересовала река.

– Если у нее нет дальнего берега, почему это река, а не океан? – как-то раз спросила она отца.

Тот удивился:

– Хороший вопрос, Руби. Надо полагать, потому, что вода течет в одном направлении как река.

– Но если она куда-то течет, должен быть и берег.

Отец долго смотрел на нее.

– Возможно, ты права, – прошептал он. – Ты такая умная…

Она часто спрашивала его о войне. Снова и снова задавала вопросы о матери и брате.

– А ты помнишь, как мы тогда жили? – спрашивал отец.

– Нет, папа, я ничего не помню.

Казалось, этот ответ всегда приносил ему облегчение.

– Да, да, ты очень болела.

Он рассказал Руби, как вскоре после ее рождения город опустошили сражения. Рассказал о последних днях матери и брата – их забрала война.

– Когда убили твою мать и брата, мы примкнули к горожанам, которым наконец удалось изгнать Бешеных в леса. Большую часть твоего детства, даже большую часть твоей жизни, о которой у тебя сохранились воспоминания, в городе было безопасно. Вполне безопасно. Но со временем здесь появлялось все больше людей, и почему-то многие из них уходили к Бешеным. А потом Бешеные объединились. К несчастью… – Он стиснул зубы, облизнулся и потряс головой, будто собираясь с мыслями. – Они наступают. Мы снова готовимся к войне. Но на сей раз у нас есть оружие.

Руби любила слушать отца, потому что это были редкие времена, когда он беседовал с ней, и только с ней. Не разглагольствовал по телефону, ни с кем не шептался на крыльце, а говорил только с дочерью, и Руби обожала его истории, как обожала сладости. Она жаждала их, ей не терпелось услышать рокочущий папин голос, увидеть горящий в его глазах огонек. Если больше ничего нет, истории – именно та пища, что поддерживает дух.

* * *

В доме были и другие двери – например, задняя дверь с расшатанной москитной сеткой, болтающейся на петлях, будто сломанный зуб. Ее открывали снова и снова, а она чертила на бетонном полу полукружья. Порой, в ветреные ночи, сетка распахивалась и хлопала о стену дома, словно какой-то незнакомец стучит без устали, но никто ему не открывает. Руби не разрешали одной выходить в заднюю дверь – тяжелую створку, прикрытую москитной сеткой, – она всегда была заперта.

Позади дома раскинулся маленький двор, окруженный высоким деревянным забором, за которым лежал темный переулок, а за ним – огромная яма. На том месте прежде стояла часть высокого здания, которую снесли, вырвав с корнями, но должно быть, это случилось очень давно, потому что теперь башню возводили все выше, этаж за этажом.

Яма была громадная и глубокая, размером с футбольное поле, и ее огородили сеткой-рабицей. Через каждые десять футов расставили таблички: «Прохода нет! Опасная зона!»

В башню вела деревянная дверь, выкрашенная в красный. Вроде бы самая обычная дверь, она все же казалась очень старой и загадочной. Подобная дверь обязана была вести к чему-то важному. Руби была ею одержима. Она почти все время торчала возле окна спальни, таращась на высотку, наблюдая за входом и переулком в ожидании, что же случится.

Когда отец в тот вечер ушел, сказав, что скоро отведет Руби в башню, девочка была вне себя от нетерпения. Руби знала, просто знала: грядет что-то невероятно важное, то, что изменит всю ее жизнь, самое лучшее, что с ней когда-либо случалось. Она уснула, и ей приснились дерево и пыль. Какая-то женщина заставляла ее открыть рот и есть эту пыль. Руби проснулась, задыхаясь, рот ее пересох от жажды.

Она подошла к двери и повернула ручку, но замок, как обычно, оказался заперт. Руби страшно хотелось пить. Она хотела было позвать отца, но тот не любил вставать среди ночи, поэтому Руби уселась спиной к двери и снова задремала.

На сей раз ей приснились река и ключ – огромный ключ, выше ее роста, ключ, который откроет любую дверь, если только сумеешь его поднять.