«Мальчик хватает кусок хлеба с весов и сразу начинает его жадно есть. Его, лежачего, бьют ногами, ведь не хватит другим, но он, превозмогая боль, продолжает есть.

«Таким я был в 1941 году».Г.Г Ветлов. Публикуется впервые

Голод оказался сильнее боли.

В этом месте, где Бумажная улица делает поворот, стоят 2 дома, они соединяются углами под 90 градусов[512], прячась от холодного ветра, сидел на корточках обледеневший мертвый мальчик.

Две девушки из нашего дома, Аня и Вера, пошли во двор посмотреть, как летают снаряды. Один из снарядов попал в угол дома, слева, на уровне второго этажа, а осколками подружкам оторвало головы.

Лежит умершая женщина в постели, а ее лицо шевелится, как живое, оказалось, что это шевелятся вши, покрывающие ее лицо.

Военных кормили лучше, чем гражданских, одного из военных стошнило на улице, многие бросились собирать и есть рвотные массы. Голод был слишком силен, люди двигались как тени, а некоторые замертво падали»[513].

«Бабушка дала мне на дорогу горбушку хлеба. Проделав обратный путь, я, не поднимаясь к себе, зашел к Аркадию, он жил с сестрой и матерью. Я, естественно, поздоровался и дипломатично разложил на столе три шоколадки, одну дал в руки Аркадию. Он лежал на диване, вид у него был очень не здоровый. Я обратил внимание на его руки, они сильно распухли. У меня от голода тоже часто распухали ноги и лицо, но опухшие руки говорили о том, что жить ему осталось не долго. Он много употреблял соли и отравил почки. Я грустно попрощался с ним и ушел»[514].

По решению Исполкома Ленгорсовета от 29 декабря 1941 г. с начала января следующего года стали создавать пункты («лечебно-питательные») – стационары, круглосуточные или только ночные. Ослабевшие от голода люди могли находиться в стационарах до десяти дней. В столовых стационаров взамен сданных продовольственных карточек жители города могли получить трехразовое питание.

Стационар на 50 человек в феврале 1942 г. создали на комбинате «Советская Звезда»[515]. В нем, по воспоминаниям ветерана предприятия Р. Прейса, работники получали три раза в день суп, кашу, половину яйца, по 50 мл красного вина. Питанием от стационара обеспечивались также дети, находившиеся в детском саду, расположенном в бомбоубежище[516]. Сверх обычной нормы выдавалось 100 г хлеба, а также стакан настоя из сосновых лапок.

В начале 1942 г. в здании яслей по улице Калинина открыли стационар для инженерно-технического персонала фабрики «Равенство». Заведующей яслями «с большим трудом» удалось поместить в стационар на лечение бухгалтера фабрики, ушедшую в мае 1942 г. на фронт О.А. Гурецкую – «ведь стационар предназначался только для мужчин – ответственных работников фабрики». Автор воспоминаний подчеркнула, что стационар в яслях открыл «Кировский райком партии»[517].

Тот же 1942 г., февраль, тот же Кировский район. Находящееся не так далеко от «Равенства» крупное промышленное предприятие. В связи с простоем мастерских учащихся ремесленных училищ, проходивших на этом заводе практику, решили отпустить с рабочих мест, поместив их в общежитие, которое располагалось на территории предприятия. Прошло несколько дней.

По воспоминаниям, в общежитие «решили заглянуть» девушки из комсомольского бытового отряда завода:

«Подростки лежали на койках, не двигаясь, в верхней одежде, натянув на головы одеяла. Лежали уже третий день. Комната не отапливалась, последние дрова сожгли три дня назад. Свои хлебные карточки ребята „отоварили“ на десять дней вперед и давно все съели. Прожить же целых десять дней, когда можно будет снова получить хлеб, они не надеялись. Поэтому решили лечь сразу на свои койки и умереть»[518].

В субботу 24 января 1942 г. объявили о прибавке нормы выдачи хлеба. Отныне рабочие и инженерно-технические работники могли получать по 400, служащие – по 300, иждивенцы и дети – по 250 г хлеба в сутки.

«Я пошел в булочную на 7-й Красноармейской. Народ стоял в очереди, когда еще булочная была закрыта. Мы сказали, что сегодня будет прибавка хлеба. Восторг был неописуемым. Все говорили – спасибо нашим руководителям. Это был целый праздник», – вспоминал первый секретарь Ленинского райкома партии[519].

По Ленинграду же в первой половине февраля 1942 г. растеклись «махровые слухи»: «Сталин ничего не знал, Попков скрывает от него, теперь Сталин все узнал от иностранных корреспондентов, Попков расстрелян, а с ним еще 27 человек, а сюда приехал Каганович наводить порядок» (из блокадного дневника архитектора Э.Г. Левиной за 14 февраля 1942 г.)[520].

Как видим, авторитет Исполкома у части горожан был достаточно высок.

«В ноябре 1941 года к нам пришел жить мамин брат Михаил Андреевич Стогов. <…> Дядя Миша работал на Центральном телеграфе и ходил туда пешком от Нарвских ворот до Главпочтампта. Около 20 января 1942 года он ушел на смену и не вернулся, вероятно, замерз где-то по дороге. Ведь все были очень истощены, а мужчины умирали обычно первыми.

Нина искала его, ходила, спрашивала его на рабочем месте, но ей ответили, что он в свою смену не вышел и уже неделю не приходил на работу. Так и пропал без вести»[521].

Активист домохозяйства № 2 Кировского района (пр. Стачек, 4/2) Калинин вспоминал в июле 1942 г.: