Едва освободившись от оков, Кожоль спрыгнул с простой двухколесной телеги и размял члены, чтобы наладить кровообращение, нарушенное тугими веревками. Потом осмотрелся. Тележка остановилась посреди двора, со всех четырех сторон окруженного высокими мрачными строениями. Ворота, через которые она въехали, были теперь наглухо затворены. Как будто находясь на дне глубокого колодца, он видел над собой только четвероугольный клочок голубого неба, светлевшего в приветливых лучах утреннего солнца.

Упрятанный в мешок в три часа ночи, граф вышел из него в девять утра.

Пьеру не удалось заметить ничего такого, что помогло бы ему понять, в какой местности он находился, зато он мог близко познакомиться с любезным обществом, окружавшим его. Вокруг телеги стояли здоровенные парни, бородатые, оборванные, не спускавши с него глаз. Все они были вооружены короткими карабинами, пуля которых, по объяснению начальника, остановила бы бегство графа.

«Вот милая компания!» – подумал Кожоль.

Окинув взглядом свой странный конвой, он обратился к предводителю.

– А что, любезный, если тут не конец нашему путешествию, то зачем же мы стоим?

– Во-первых, чтобы переменить лошадь, а потом, гражданин, я подумал, что вы, может быть, захотите позавтракать.

– Вот отменная мысль! Признаюсь, что у меня на зубах давно не было ничего, кроме вашего кляпа, а он, откровенно сказать, не заменит хорошего и сытного стола.

Кожоль тем охотнее принял предложение позавтракать, что надеялся не только утолить волчий голод, но и посидеть в комнате с окнами на дорогу – это дало бы ему возможность ознакомиться с окрестностями.

Его ожидания не оправдались. Начальник, повернувшись куда-то в угол двора, громко крикнул: – Оге! Купидон!

«Вот кокетливое имечко», – подумал Пьер.

На зов из дома вышел человек и приблизился к их группе.

«Тфу ты, черт! Этот молодчик нисколько не оправдывает своего имени! Он отвратителен! Чего такого у него не хватает на роже!» – доискивался пленный, всматриваясь в подошедшего Купидона. Он быстро заметил, чего не доставало. У этого человека нос был срезан вровень со щеками, вид его физиономии был ужасен.

– Живей, Купидон! Поставь гражданину стол в этом дворе и приготовь завтрак.

Чудовище сделало в ответ знак головой и пошло, видимо, за столом.

– Искусно ли стряпает этот господин такой приятной наружности? – осведомился Кожоль с некоторым сомнением в поваренном искусстве Купидона.

– О, будьте покойны, у него больше таланта, чем носа, – сказал начальник.

– Отчего с ним случилось такое несчастие? Может быть, он нечаянно слишком сильно сморкнулся?

– Нет, раз ему было дурно, и те, кто хлопотал около него, не имея уксуса, чтобы дать ему понюхать, возымели благую мысль отрезать ему нос, чтоб привести в чувство, – ответил невозмутимо начальник.

– Кажется, этот способ удачен… я буду употреблять его с дамами, – спокойно заметил молодой человек, догадавшись, что начальник не хотел объяснять, как Купидон потерял свой нос.

Через десять минуть граф исправно уписывал свой завтрак, накрытый на открытом дворе, пока бандиты из конвоя, усевшись вокруг него на землю, поедали провизию из своих котомок.

За завтраком Пьер не переставал думать о носе Купидона и странном рассказе начальника. Собачий Нос не зря прославился своим талантом во всем доходить до истины, потому что вскоре неожиданно напал на интересное соображение: «Э-ге! Шутка шуткой, а начальник сказал мне почти правду о носе Купидона». Кожоль вспомнил таинственную шайку, обезображивавшую своих мертвецов с заботливостью, доказательство которой он видел при поисках Ивона в отеле «Ниверне», куда ходил, чтоб опознать изуродованный труп.

«Да, – размышлял он, – этого Купидона, вероятно, приняли за мертвого после какого-нибудь побоища, и товарищи его приступили к совершению над ним, как говорил торговец фруктами, „обряда одевания“. Господин Купидон, чувствуя, что у него отнимают нос, пришел в себя… немного поздно». Сделав это открытие, Пьер мысленно прибавил: «Черт побери! В хороших же я руках!»

Он проглатывал последний кусок, когда явился начальник с повязкой в руках.

– Гражданин, – сказал он, – мы едем. Вы знаете наши условия?

– Превосходно, – отвечал Пьер, усаживаясь в телегу. Начальник завязал ему глава. Дно телеги было устлано соломой, чтоб пленник мог отдохнуть.

Через десять минут тряска телеги, удушливая жара, усталость, а может быть, какое-нибудь снадобье, подмешанное в его вино, – все вместе способствовало тому, что граф погрузился в глубокий сон.

Он проснулся, только когда начальник конвоя сильно тряхнул его за плечо. Была темная ночь, и телега стояла посреди какой-то равнины. Пьеру эта местность была незнакома.

– Гражданин, – сказал ему начальник, – мы приближаемся к цели. Нужно, чтобы вы оказали любезность и залезли бы в мешок на четверть часа, не более.

Вернувшись в свою холщевую тюрьму, на этот раз без веревок и заклепки, Кожоль чувствовал, что телега катилась еще минуть десять, потом остановилась. Его подняли, вытащили из экипажа, и двое взвалили мешок себе на плечи.

– Держи ухо востро! – произнес Пьер, старавшийся, по возможности, угадать, в какую сторону его несут.

Он уловил скрип двери, тяжело захлопнувшейся от чьего-то толчка.

«Ладно! – сказал он сам себе. – Первая дверь массивная, крепкая, как всякая входная дверь».

Башмаки его сторожей, подбитые железными гвоздями, издавали сухой и гулкий звук.

Собачий Нос, замечавший малейшую безделицу, отметил и это: «Мы проходим не двором, не садом, – подумал он, – потому что шаг этих людей заглушался бы на голой земле или издавал бы иногда стук на камнях мостовой. Теперь звук полный, громкий и очень ровный – это значит, что они ступают по дороге, выложенной плитами».

Без сомнения, один из носильщиков положил свое ружье в перевязь, потому что Кожоль слышал, как дуло скребло стену с правой стороны. В эту минуту левый бок Пьера касался какой-то твердой поверхности. Без сомнения, слева тоже шла стена. «Чтоб ружье бандита могло скрести одну, а мешок задевать другую стену, надо чтоб они находилась на очень небольшом расстоянии друг от друга. Значит, мы идем по коридору».

Сделав еще двадцать шагов, остановились. Вторая дверь загремела на железных петлях.

– Примите обыкновенную предосторожность, – шепнул голос предводителя, но не так тихо, чтоб молодой человек не мог услышать.

«Какую предосторожность?» – спросил он себя. Мешок положили на твердую поверхность.

С развязанными руками пленный попробовал через холст проскрести по земле пальцем.

«А, – подумал он, – это дерево. Я на полу. В комнате? Нет. Воздух здесь несколько влажен».

Но в эту минуту чутье подвело Кожоля. Он чувствовал, что не двигается с места, но в то же время ему показалось, что половицы незаметно колыхались под ним туда-сюда.