– Да, искренний и честный республиканец.

– Ну, так – если он ничего не выигрывает от этого приобретения и если вы не имеете никакого намерения воспользоваться его работой, то ведь, как вы сами видите, ему нет нужды в порохе для вашей адской машины.

– О! Постоянно это гадкое слово, милый граф! – печально произнес аббат. – Но я еще раз спрашиваю вас: да против кого же? Какого врага знаете вы, которого мне нужно бы было уничтожить, да еще таким ужасным способом? Смотрите же: лучшее доказательство тому, что я только хотел сделать этому человеку одолжение, представится вам, когда он придет сюда послезавтра. Я хочу передать ему через хозяина гостиницы, что гражданин Томассен должен вскоре уехать и что он просит мастера сохранить как награду остаток денег, врученных для покупки пороха… и верьте мне, прошу вас, что этот остаток составляет довольно привлекательную сумму, способную спасти от бедности.

– А его бочка и его порох?

– Я велю ему сказать, чтобы он сохранял то и другое до моего возвращения… и вы понимаете, что этого возвращения никогда не случится… тогда он сделает с ними что ему угодно. Видите! Я ничего не добиваюсь, только хочу помочь этому человеку. Надеюсь, что теперь вы убедились.

Кожоль покачал головой.

– Да, – сказал он, – я убедился, но не в том, в чем вы меня убеждаете.

– Ну, а в чем же?

– Я убедился, что в скором времени и благодаря вам этому фейерверкеру отрубят голову.

– О! Забавная шутка! – сказал аббат смеясь. – Да вы с ума сошли, милое мое дитя.

– Нет, я не сошел с ума, и вы знаете, что я говорю правду. Послушайте, господин Монтескью! В деле, за которое я борюсь, я только всего лишь невежественный солдат, выражаясь честно и по справедливости. Если я смеюсь между двумя ружейными выстрелами, то только потому, что нужно же немножко повеселиться, а особенно потому, что я не забочусь об этих темных интригах, жизненно необходимых вождям партии, обязанным быть дальновидными… и вы дальновидны, аббат… это доказывает мне история с вашим несчастным рабочим.

– Ах, граф! Каким это образом помощь, оказываемая бедному отцу семейства, кажется вам темной интригой?

– Я уже вам сказал – каким образом: ваша помощь предсказывает мне насильственную смерть этого человека. В день, когда посвящают себя великой миссии, как это сделали вы, обязуются навсегда стать глухим к чувствам ближнего. Люди – всего лишь глупые орудия, которых истребляют без зазрения совести, во имя цели, которой хотят достигнуть. Для ваших намерений в эту минуту Шевалье то же самое, чем я сам буду, может быть, послезавтра, то есть человек, отданный в жертву во имя торжества роялистского дела.

– Но этот человек – горячий республиканец, – произнес аббат с несколько фальшивым изумлением.

Пьер засмеялся.

– Совершенно верно, господин Монтескью. Но так как Шевалье республиканец, то он вам сослужит службу в свое время… даже в отдаленном будущем, потому что, как я сказал, вы видите далеко.

– Ого! – произнес аббат с легким волнением, которое, по-видимому, доказывало, что молодой человек угадал кое-что из его темных замыслов.

– Хотите ли, чтоб я вам доказал это? – спросил Кожоль, желавший выпытать секрет своего начальника.

– С удовольствием.

– Ну! Я вам скажу, как этот рабочий сложит свою голову в капкане, который приготовит ему ваше мнимое благодеяние.

– Продолжайте, милый граф, я слушаю вас с живейшим любопытством.

И, говоря это, аббат снова навел лорнет на дом Бонапарта.

После нескольких секунд молчания, во время которого Пьер раздумывал, благоразумно ли будет слишком открыто испытывать прозорливость своего начальника, аббат произнес с нетерпением:

– Ну! Господин Кожоль, я все жду, что вы мне скажете… почему Шевалье потеряет голову?

Во фразе Монтескью настолько ясно звучал сарказм, что молодей человек угадал в ней вызов. Он наклонился к аббату и медленно произнес:

– Вы знаете, почему шуаны прозвали меня Собачьим Носом?

– Да, знаю: благодаря вашей редкой способности делать выводы.

– Это так.

– Вот и я даю вам случай доказать мне ваш талант, объяснив мне, что вас заставляет предвидеть такой печальный жребий этого фейерверкера, – прибавил аббат, продолжая сохранять насмешливый тон.

– Вы не отказываетесь от этой мысли?

– Положительно.

Граф принял важный вид.

– Пусть будет так! – сказал он. – Этот несчастный положительно погибнет, и погибнет по той же причине, по которой в этот час, в темноте, вы наблюдаете за идущими к мадам Бонапарт.

При этих словах Монтескью снова вздрогнул, но сумел сразу же овладеть собой.

– Я не понимаю, – сказал он холодно.

Кожоль продолжал:

– Господин Монтескью! Вы принадлежите к первому рангу, я – к последнему: мы посвятили себя одному и тому же делу. Это дело – восстановление наших королей на развалинах проклятой Республики. Гнилая Директория вас почти не беспокоила бы, если после низвержения ее не возвысится один человек, до сего дня безвестный, который, однако, в свое время будет вам жестоким противником и, может быть, возвратится пожинать плоды, которое вы посеяли.

– А кто этот человек?

– Тот, за домом которого вы наблюдаете.

– Генерал Бонапарт! Он в далеком Египте. Английские крейсеры остановят его возвращение. Что вы за шутки рассказываете мне, мой милый?

– Да. Но ведь он оставил здесь своих, – жадную до обещанной добычи свору, они втайне расчистят ему путь к власти. Вы разгадали этого человека, господин аббат, и, будучи хладнокровным игроком, рассчитали ваши шансы на успех, но в то же время думаете и о вероятной неудаче… Это предвидение неудачи и объясняет, что жизнь Шевалье будет вашей отчаянной ставкой.

Монтескью хранил молчание. Из-за темноты молодой человек не мог видеть лица аббата, но чувствовал, что пристальный взгляд Монтескью устремлен на него.

– Продолжайте! – сухо произнес аббат.

– Да, – продолжал граф, – вы узнали бойца, достойного вас. Вы предчувствуете, что он столь же страшен, как и вы, – вы, кто окружен целой армией, самоотверженно преданной делу. Вы решили разузнать все до мелочей о грозящей вам опасности – и вот вы здесь считаете одного за одним ваших врагов, пока они в тайне собираются в этом доме благодаря важному событию, недавно случившемуся, – и об этом событии вы знаете.

– Это правда, – забывшись, произнес аббат. – Молодой Луи Бонапарт, которого его брат, генерал, взял с собой в Египет, теперь возвратился.

– А вы… вы тогда сказали, что они, без сомнения, получают здесь распоряжения, приходящие из Египта. Теперь вы видели, сочли и, быть может, узнали все тени, исчезнувшие в этой аллее. Вы теперь утвердились во мнении, которое давно для себя составили, что здесь существует партия и в час борьбы она может загородить вам дорогу.