После недолгой беседы, в которой все трое принимали живоеучастие, было решено, что завтра, в сумерках, Нэнси отправится к еврею и уведетс собой Оливера; при этом Феджин хитро заметил, что, если Оливер вздумаетоказать сопротивление, он, Феджин, с большей готовностью, чем кто-нибудьдругой, согласен сопровождать девушку, которая недавно заступалась за Оливера.Торжественно условились также, что бедный Оливер, ввиду задуманной экспедиции,будет всецело поручен заботам и попечению мистера Уильяма Сайкса и чтоупомянутый Сайкс будет обходиться с ним так, как сочтет нужным, и еврей непризовет его к ответу в случае, если Оливера постигнет какая-нибудь беда илиокажется необходимым подвергнуть его наказанию; относительно этого пунктадоговорились, что любое заявление мистера Сайкса по возвращении домой будет вовсех важных деталях подтверждено и засвидетельствовано ловкачом Тоби Крекитом.

Когда с предварительными переговорами было покончено, мистерСайкс с ожесточением принялся за бренди, устрашающе размахивал ломом, во всегорло, весьма немузыкально распевал какую-то песню и выкрикивая отвратительныеругательства. Наконец, в порыве профессионального энтузиазма он пожелалпоказать свой ящик с набором воровских инструментов; не успел он ввалиться сним в комнату и открыть его с целью объяснить свойства и качества различныхнаходящихся в нем инструментов и своеобразную прелесть их конструкции, какрастянулся вместе с ящиком на полу и заснул, где упал.

— Спокойной ночи, Нэнси, — сказал еврей, сновазакутываясь до ушей.

— Спокойной ночи.

Взгляды их встретились, и еврей зорко посмотрел на нее.Девушка и глазом не моргнула. Она так же не помышляла об обмане и так жесерьезно относилась к делу, как и сам Тоби Крекит.

Еврей снова пожелал ей спокойной ночи, украдкой лягнул за ееспиной распростертое тело мистера Сайкса и ощупью спустился по лестнице.

— Вечно одно и то же, — бормотал себе под носеврей, возвращаясь домой. — Хуже всего в этих женщинах то, что малейшийпустяк пробуждает в них какое-то давно забытое чувство, а лучше всего то, чтоэто скоро проходит. Ха-ха! Мужчина против ребенка, — за мешок золота!

Коротая время за такими приятными размышлениями, мистерФеджин добрался по грязи и слякоти — до своего мрачного жилища, где бодрствовалПлут, нетерпеливо ожидавший его возвращения.

— Оливер спит? Я хочу с ним поговорить, — былипервые слова Феджина, когда они спустились вниз.

— Давным-давно, — ответил Плут, распахнувдверь. — Вот он!

Мальчик крепко спал на жесткой постели, постланной на полу;от тревоги, печали и затхлого воздуха своей темницы он был бледен как смерть —не мертвец в саване и гробу, но тот, кого только что покинула жизнь и чейкроткий юный дух секунду назад вознесся к небу, а грубый воздух земного мираеще не успел изменить тленную оболочку…

— Не сейчас, — сказал еврей, потихоньку отходя отнего. — Завтра. Завтра.

в которой Оливер поступает в распоряжение мистера УильямаСайкса

Проснувшись утром, Оливер с большим удивлением увидел, что уего постели стоит пара новых башмаков на прочной толстой подошве, а старые егобашмаки исчезли. Сначала он обрадовался этому открытию, надеясь, что онопредвещает ему освобождение, но надежда быстро рассеялась, когда он уселсязавтракать вместе с евреем и тот сообщил ему, что сегодня вечером его отведут врезиденцию Билла Сайкса, причем тон и вид еврея еще более усилили его тревогу.

— И… и оставят там совсем, сэр? — с беспокойствомспросил Оливер.

— Нет, нет, мой милый, не оставят, — ответилеврей. — Нам бы не хотелось расставаться с тобой. Не бойся, Оливер, ты кнам вернешься! Ха-ха-ха! Мы не так жестоки и не отпустим тебя, мой милый. Онет!

Старик, склонившийся над очагом и поджаривавший кусок хлеба,оглянулся, подшучивая над Оливером, и захихикал, давая понять, что прекраснознает, как рад был бы Оливер уйти, будь это возможно.

— Я думаю, мой милый, — сказал еврей, устремиввзгляд на Оливера, — тебе хочется знать, зачем тебя посылают к Биллу?

Оливер невольно покраснел, видя, что старый вор отгадал егомысли, но храбро сказал: да, ему хотелось бы это знать.

— А как ты думаешь, зачем? — спросил Феджин,уклоняясь от ответа.

— Право, не знаю, сэр, — отозвался Оливер.

— Эх, ты! — воскликнул еврей и, пристальновсмотревшись в лицо мальчика, с неудовольствием отвернулся. — Подожди,пусть Билл сам тебе скажет.

Еврею как будто досадно было, что Оливер не проявил большоголюбопытства. Между тем дело объяснилось так: хотя Оливер и был оченьвстревожен, но его слишком смутили серьезные и лукавые взгляды Феджина и егособственные мысли, чтобы он мог в тот момент задавать какие-нибудь вопросы. Нодругого случая ему уже не представилось, потому что вплоть до самого вечераеврей хмурился и молчал, а потом собрался уйти из дому.

— Ты можешь зажечь свечу, — сказал он, поставив ее— на стол. — А вот тебе книга, читай, пока не зайдут за тобой. Спокойнойночи!

— Спокойной ночи, — тихо отозвался Оливер.

Еврей направился к двери, посмотрел через плечо на мальчика.Вдруг он остановился и окликнул его по имени.

Оливер поднял голову; еврей знаком приказал ему зажечьсвечу. Он повиновался и, поставив подсвечник на стол, увидел, что еврей,нахмурившись и сдвинув брови, пристально смотрит на него из темного углакомнаты.

— Берегись, Оливер, берегись! — сказал старик,предостерегающе погрозив ему правой рукой. — Он человек грубый. Что ему стоитпролить кровь, если у него самого кровь закипит в жилах! Что бы ни случилось —молчи. И делай все, что он тебе прикажет. Помни!

Сделав ударение на последнем слове, он отвратительноулыбнулся и, кивнув головой, вышел из комнаты.

Когда старик ушел, Оливер подпер голову рукой и с трепещущимсердцем задумался о словах Феджина. Чем больше он размышлял о предостереженииеврея, тем труднее было ему угадать подлинный его смысл. Он не мог придумать,для какого недоброго дела хотят отослать его к Сайксу и почему нельзядостигнуть той же цели, оставив его у Феджина, и после долгих размышленийрешил, что его выбрали прислуживать взломщику и исполнять повседневную чернуюработу, пока тот не подыщет другого, более подходящего мальчика.

Он слишком привык к страданиям и слишком много выстрадалздесь, чтобы с горечью сетовать на предстоящую перемену. Несколько минут онсидел погруженный в свои думы, потом с тяжелым вздохом снял нагар со свечи и,взяв книгу, которую оставил ему еврей, стал читать.

Он перелистывал страницы. Сначала читал рассеянно, но,заинтересовавшись отрывком, который привлек его внимание, он вскоре погрузилсяв чтение. Это были биографии и судебные процессы знаменитых преступников;страницы были запачканы, замусолены грязными пальцами. В этой книге он читал обужасных преступлениях, от которых кровь стынет в жилах; об убийствах из-заугла, совершенных на безлюдных проселочных дорогах; о трупах, сокрытых от глазлюдских в глубоких ямах и колодцах, которые — как ни были они глубоки — несохранили их на дне, но по истечении многих лет выбросили их в конце концов наповерхность, и это зрелище столь устрашило убийц, что в ужасе они покаялись имолили о виселице, чтобы избавиться от душевной муки. Здесь читал он также олюдях, которые, лежа глухой ночью в постели, предавались (по их словам)греховным своим мыслям и потом совершали убийства столь ужасные, что при одноймысли о них мороз пробегал по коже и руки и ноги дрожали. Страшные описаниябыли так реальны и ярки, что пожелтевшие страницы, казалось, краснели отзапекшейся крови, а слова звучали в ушах Оливера, как будто их глухонашептывали ему призраки умерших.