— Почему я у вас?

— Варя, — в комнату он войти не решился, стоял напороге. Мужчина с понятием. — Ты оденься, я тебя в гостиной подожду.Поговорить мне с тобой надо.

Он скрылся за дверью, я вскочила, натянула сарафан, умылась,расчесалась, заплела две осточертевшие мне косы и пошла в гостиную беседовать сдорогим другом.

Он сидел в кресле и явно нервничал. Я пристроилась надиване, ножки поджала, ручки на коленочках сложила и уставилась на него, сиротаказанская, да и только.

— Варя, — проронил он со вздохом. — Мы тутвчера с Леонидом Андреевичем посоветовались и решили: не стоит тебе торопитьсяуезжать. Поживи у меня, отдохни, если понравится, то и вовсе оставайся, аЛеонид Андреевич тебя каждый день навещать будет.

Я отвела глазки, затуманенные слезами, собралась с силами ипроизнесла:

— Спасибо, Владимир Иванович, я знаю, вы добрый и…спасибо, только я лучше поеду.

— Почему, Варя? — удивился он. — Тебе жездесь нравилось, и мы с тобой характерами вроде сошлись.

— Конечно, — слабо улыбнулась я. — Но… зачемя вам? — Вышло жутко жалостливо, даже меня проняло.

— Варя, — растерялся он. — Как зачем? Зачемодин человек другому? У тебя никого, и я один, у тебя родители померли, а уменя дочка. Ты плохого не думай, привязался я к тебе за это время… Человек янебедный, ты мне не в тягость, только рад буду. Соглашайся…

Ну вот, теперь он меня разжалобил. Вот ведь люди: знаю, чторедкий гад, бандюга и при случае такое звериное нутро покажет, что только«караул» кричать, а смотри как заливает, самое главное, вполне искренне, хотьвскакивай и со слезами ему на шею бросайся, чтобы поплакать вместе, а потомсквозь слезы счастливой улыбкой улыбнуться и пойти встречать рассвет. Явздохнула и тихо сказала:

— Я согласна, я очень рада, только… вдруг вы потомпожалеете.

— Я не пожалею, — серьезно произнес он, а яподумала: «Ой, дядя, не зарекайся».

Далее последовала пауза: немного неловкая, кидаться к немуна шею я все-таки не стала, а он и вовсе не знал, что делать: на колени меня непосадишь, барышня я взрослая, и конфеткой не угостишь — это уж вовсе глупо,поэтому я заревела тихо, но обильно, а он подошел и принялся меня по головкенаглаживать и, ей-Богу, сам чуть не плакал. Я прильнула к нему, не к груди,врать не буду, а к животу, потому что он стоял, а я сидела, и мы на некотороевремя затихли, поглощенные избытком переживаний. Потом я отстранилась, вытерлаглазки, улыбнулась не без робости и спросила:

— Леонид Андреевич когда приедет?

— К вечеру обещал. А мы с тобой пойдем-ка чай пить.

Мое водворение в доме ознаменовалось двумя событиями: пропажейкота и смертью собаки. Жилец пропал в первый же день после переезда и, несмотряна активные поиски, так и не нашелся. Я подозревала, что в его исчезновенииповинен доберман, и сверлила ненавистного пса свирепым взором. По этой причинеили по другой, но пес сдох. В одно прекрасное утро его обнаружили возлекрыльца. И хоть останки свозили в ветеринарку и обследовали на предметобнаружения в организме яда, никто достоверно назвать причину смерти не смог.Думаю, животное скончалось от разрыва сердца, не пережив моей стойкойнеприязни.

Наша совместная с Папой жизнь наладилась быстро. ВладимирИванович страдал ревматизмом, к тому же по натуре был человек осторожный,родные стены покидать не любил и делами заправлял по-паучьи — сидел в своемуголке и ловко плел паутину.

Со мной у него вовсе хлопот не было. Я вела себя тихо,манерами сильно напоминая дрессированную болонку: сижу-посиживаю в своейкомнате, никому не мешаю, позвали — вот она я. Мы гуляли в саду и вели долгиебеседы. О моей прежней жизни Владимир Иванович никогда не расспрашивал, а освоей говорил охотно. Получалось у него складно.

Я водворилась на кухне и занялась хозяйством, потихонькувытеснив приходящую кухарку. Незаметно шныряла с пылесосом и наводила порядок.Владимир Иванович, застав меня в заботах, сказал, что делать это мне вовсенеобязательно, на что я ответила, что хлопоты по дому мне приятны, и с тогосамого дня он начал относиться ко мне как к хозяйке. К Папиным вкусам япроявила большое внимание и старалась его порадовать. Узнать, что он, кпримеру, пожелает на ужин, было плевым делом, конечно, сам Владимир Иванович недогадывался, что для меня это дело плевое, и неизменно удивлялся:

— Ну, Варвара, угодила, только-только подумал, хорошобы блинов, знаешь ли, и вот тебе блины. Словно мысли читаешь… — довольнохихикал он.

«Только этим и заняты», — хихикала и я, конечно, невслух.

Сама я с едой осторожничала. Моя худоба Папу удручала, и онбез конца потчевал меня деликатесами, но я не усердствовала: раздобреешь нахозяйских харчах, начнешь колыхать бюстом перед носом у дорогого дядечки, и Богзнает, какие мысли придут ему в голову, мужик он еще нестарый, а я давносовершеннолетняя. Поэтому, с тоской поглядывая на провиант, я по большей частиголодала, решив, что хозяин должен видеть во мне безвременно ушедшую дочь иникого больше, оттого и старалась, как могла. С удовольствием ловила бабочек,читала ему стихи (он очень любил Некрасова) и со счастливым взором летела зашахматами, когда Владимир Иванович говорил:

— А не сыграть ли нам, Варя?

Дни шли, похожие друг на друга, спокойные и даже счастливые.

Однажды Владимир Иванович взял меня с собой на кладбище, мыдолго сидели на скамейке и беседовали, пока парни на жаре ждали нас поодаль и томились.С тех пор неизменно стали ездить вместе. Я всегда с цветами, лишних слов непроизнося, а те, что произносила, — весьма к месту. В общем, к серединелета Владимир Иванович уже с трудом мог представить, как раньше жил без сироты.Конечно, меня проверяли. История, рассказанная Доком, в принципе подтвердилась,если бы хозяин желал, кое-какие несоответствия смог бы углядеть, но он всерьезне желал этого, и все сошло гладко.

В доме за мной тоже присматривали. По телефону я не звонила,убираясь в доме, к двери хозяйского кабинета близко подходить не смела, большуючасть времени проводила в своей комнате да на веранде. Вопросов не задавала, апред светлые хозяйские очи являлась, только если звали.

Дока тоже проверили: он, как мы заранее договорились, вернулсяна работу в родную психушку, где его приняли с радостью. Сведения, которымиразжились Папины ребята, вполне соответствовали рассказанной истории.

Однако Папа простачком не был, потому хоть и полюбил менявсей душой, но бдительности не терял: приглядывал. Несколько раз проверили, очем мы с Доком болтаем. Комнату обыскали, прослушивали телефон. В конце концовпотихоньку угомонились.