— Ты что молчаливая такая? — веселопоинтересовался он.

— Так… — пожала я плечами, погрустила и добавила:

— Плохой у вас друг.

— Чем не понравился? — искренне удивилсяПапа. — Ты, Варя, не права, — помолчав, заговорил он серьезно. —Андрей парень стоящий, мы много лет с ним дружим и друг друга не раз успелипроверить. Знаешь поговорку про пуд соли?

— Знаю… Я не хочу, чтобы вы сердились, и про Андреявашего ничего говорить не буду. Только я чувствую, он плохой человек.

«И тебя, дурака старого, подсиживает, — очень хотелосьдобавить мне. — А ты про пуд соли болтаешь. Укокошить я тебя, конечно, недам, но и сам ворон не лови».

Прошла неделя. Владимир Иванович так привык ко мне, чтозавтракать без меня не садился. Все чаще мысленно называл дочкой и находилмежду нею и мной необычайное сходство. За последнее время на кладбище он ездилтолько дважды, а вернувшись, тут же звонил мне.

Парни из охраны тоже ко мне привыкли, мыслей я у них почтине вызывала, с мыслями у них вообще было туго, если и мелькнет что-то по поводумоих достоинств, то тут же и исчезнет: ребята знали, что у меня не все дома, ас дурой свяжись, так непременно сам в дураках окажешься. Вскоре интересоватьсяих мыслями я вообще перестала.

В одно тихое утро я сидела на веранде Владимира Ивановича ипила чай в одиночестве, потому что хозяин в гостиной разговаривал по телефону.Возле ступенек торчал парень из охраны, звали его Володя, тут на веранде возникРезо. Последнее время мы с ним «почти что» подружились, говорю почти что,потому как голова у Резо совсем пустая и что-то знать о нем наверняканевозможно. Хотя парень он непростой, у него даже есть принципы. Опять жеболтать при Папе он очень не любит, потому что получает деньги не за болтовню,а за охрану, это как раз один из его принципов. По большей части он молчит ипоглядывает вокруг, точно что-то ищет. Не знай я его мыслей, непременно началабы бояться: в своем темном костюме и при очках он выглядит крайне внушительно,особенно к вечеру, если второй раз не побреется: щетина на нем произрасталапрямо-таки с фантастической скоростью, а бриться дважды в день не всегдаудавалось, и к вечеру он частенько имел зверский вид. Только Резо и еще один изохранников, блондин по имени Толя, жили в доме постоянно, остальные менялись.

Так вот Резо возник на веранде и хмуро подумал, глядя надружка возле лестницы: «Чего это Вовка последние дни дерганый?»

«Действительно, чего?» — подумала я и решила узнать.

Вовка парень крепкий, я бы на его месте не только чтодергалась, я б давно на стенку полезла. А он держался молодцом, правда, всевбок смотрел, избегая взглядов дружков, а главное, хозяйских очей. А зря. ВотРезо уже заинтересовался, и хозяин тоже может обратить внимание, потому чтововсе не дурак, это он с виду мужичок-простачок, а мысли в его голове оченьдаже непростые.

Володя, кстати, это хорошо понимал, отчаянно боялся и портилвсе еще больше. А я, честно сказать, порадовалась, потому что просто сидеть начужой веранде мне уже надоело, надо было переводить наши с хозяином отношения вновую фазу, а повода для этого не было.

Я быстренько придумала небольшой план и после обедапринялась его осуществлять. Мы все еще сидели на веранде, Владимир Иванович мнечто-то о своей жизни рассказывал, попутно выведывая о моей. Я взглянула на часыи поднялась.

— Мне пора.

— Рано еще, — заметил он. — Или заскучала?

— Нет. Просто дела… вещи надо собрать. Мы уезжаем. Яведь с вами проститься пришла. — В этом месте я улыбнулась робко и напустилав глаза слез. Не то чтобы они по щекам катились, но зримо присутствовали.

— Куда уезжаешь? — не понял Владимир Иванович. Япожала плечами.

— Я ведь вам рассказывала…

— Постой, как же так? — заволновался он. —Когда уезжаешь, почему?

— Завтра, в восемь утра.

— Ты мне ничего не говорила…

— Не хотела расстраивать… Я ведь знаю, вы ко мне хорошоотноситесь, я чувствую…

— Варя… — начал он и запнулся. — Где этот домнаходится? — Он разозлился и даже не пытался скрыть этого.

— Недалеко, километров пятьдесят. Только вы ко мне неприезжайте, — попросила я. — Вы добрый, вам меня жалко станет, толькорасстроитесь. До свидания, Владимир Иванович, спасибо вам за все. Я пойду,ладно? Мне тяжело прощаться, я потому и молчала… До свидания. — Тут я спустиласьпо ступенькам и почти бегом направилась к ограде.

— Варя! — крикнул он вроде бы испуганно, а я, необорачиваясь, помахала рукой.

Протиснулась в наш сад и с трудом отдышалась.«Лицедейка», — хмыкнула я мысленно и пошла к Доку.

— Если будет звонить, трубку не бери, —предупредила я, однако никто не позвонил. Владимир Иванович хоть и сильнопереживал, но мужиком был нормальным, в том смысле, что не психом, и понимал,что против судьбы не попрешь. Я устроилась на диване, а Док рядышком и началприставать с вопросами. Так как в моем плане ему отводилась не последняя роль,пришлось все объяснить. Он слушал, хмурился, но вынужден был согласиться, чтоничего другого предложить не может, и только кивнул.

К вечеру я стала смотреть на часы с большим томлением,попробовала читать и не смогла, волновалась я чрезвычайно: если сегодня у меняничего не выйдет, завтра придется уезжать, а другой возможности подобраться кПапе у меня не будет.

Через полчаса пошел дождь, сначала теплый, неспешный, потомподнялся ветер, стал гнуть березу под окном, небо сделалось свинцовым,полыхнула молния, и начался настоящий ливень.

Я выглянула в распахнутое окно и покачала головой: буйствоприроды мне в общем-то на руку, как фон для рвущей душу сцены. В этом нет емуравных, лишь бы ливень не спугнул моего старшего друга, и он не остался дома.

В 21.10 я сказала Доку: «Молись за меня, если верующий» — ибросилась вон из дома, причем в своем ситцевом сарафане и босиком, для большейубедительности. Из-за боязни опоздать возле крыльца дорогого друга я появиласьрановато, и мне пришлось спрятаться возле соседского забора в густых ветвяхсирени, впрочем, улица была совершенно пустынна, вряд ли кто меня заметит.

Я ежилась от холода, топала ногами в образовавшейся луже и стоской думала: «Точно не поедет», но в этот момент ворота открылись, ипоявилась огромная черная машина, марки которой я не знала, должно быть, что-тоамериканское, а я бросилась машине наперерез, размахивая руками и крича во всегорло: «Владимир Иванович!»