– Я молю тебя выбирать разумно, – сказала мадам Лабелль, поднимаясь на ноги. Взгляд ее был очень серьезен. – История Луизы не приведет к счастливому финалу. Только к смерти. Будь то дело рук Морганы или ее самой, той девушкой, которую ты полюбил, она не останется.

– Я все равно буду ее любить.

– Благородные слова. Однако ты никого не обязан любить беззаветно. Уж поверь, мне это известно не понаслышке: если человек приносит тебе больше боли, нежели счастья, тебе позволено отпустить его. Ты не обязан идти следом за ним во мрак. – Мадам Лабелль пригладила юбки, протянула мне руку и повела меня к сцене. Пальцы ее были теплыми. Они не дрожали. – Отпусти ее Рид, пока она не забрала тебя с собой.

Мне удалось не проткнуть свою мать кинжалом.

Обливаясь потом, я бросил последний нож, отвязал мадам Лабелль от доски и двинулся прочь сквозь толпу женщин, которые наблюдали за представлением. Они хихикали. Светловолосая девушка как будто бы преследовала меня. Куда ни посмотри, везде была она с двумя подругами. Хлопала ресницами. Касалась меня, словно ненароком. Это раздражало. Я приметил в толпе Бо и направился к нему.

– Вот. – Я схватил его за локоть и подтолкнул к девушкам. – Отвлеки их.

Из-под его капюшона послышался лукавый смешок.

– С удовольствием.

Я ускользнул прежде, чем девушки успели последовать за мной.

Повозки Деверо стояли в переулке за палаткой Сен-Мартенов. Я надеялся, что там никто меня не потревожит. Удастся подумать немного, переодеться наконец. Умыться как следует. Я пробирался через толпу и вполуха слушал Зенну, кляня ее за сурьму. Что ж, по крайней мере, Зенна не стала красить мне губы в синий цвет, как самой себе. Она вскинула руку, начиная представление, и под ее ярким плащом блеснуло серебристое платье. На запястьях Зенны сверкали браслеты.

– Внемлите! Пусть трепет посеет средь вас сей мрачный, неслыханный, дивный рассказ…

Ее голос стал выразительней, насыщенней, мелодичней. Зрители притихли.

– О грозном драконе, прекрасной девице – и пылкой любви, что огнем завершится.

Ясно. Стихи.

Я шел дальше. Как и ожидалось, пиджак Деверо у меня забрал. Ветер холодил мою обнаженную кожу.

– Тараск был чудовищем лютым и гневным, Марта же – доброй и кроткою девой.

Все в толпе замерли, слушая историю. Даже дети. Я фыркнул и зашагал быстрее, дрожа от холода.

– Он пламя изверг, и, сомкнувши глаза, Марта мольбу вознесла в небеса…

Наконец я сбавил шаг. Остановился. Невольно обернулся.

Лицо Зенны было наполовину скрыто в тени. Она вскинула голову и сложила руки в молитве.

– «Избáви, Создатель, мой род от огня, пусть зверь пощадит их, возьмет лишь меня!» Зов ее эхом пронзил небосвод, и Тараск острый взор обратил к ней с высот. – Зенна распростерла руки, и развевающийся плащ у нее за спиной в мерцающем свете стал походить на крылья. Казалось, у нее даже засверкали глаза. – «Что за кушанье манит меня так дразняще? Нет ничего ее голоса слаще! Я обглодаю ее до костей!» И на землю Тараск опустился за ней.

Несмотря на холод, я не двигался с места – что-то в голосе и лице Зенны меня заворожило. Мне вспомнились слова матери.

«Тулуз и Тьерри Сен-Мартен – а может быть, и Зенна с Серафиной – не те, кем желают предстать».

Вместе с остальными я зачарованно слушал, а Зенна продолжала свой рассказ – о том, как семейство Марты, обезумев от страха, отдало ее дракону на заклание, как Тараск взял ее себе в невесты, и они полюбили друг друга. Как в конце концов Марту одолела тоска, и ей захотелось вернуться на родину, где отец втайне поджидал ее с волшебной цепью. С ее помощью он заковал Тараска и сжег собственную дочь на костре.

На этом Зенна посмотрела прямо мне в глаза. В ее взгляде сверкала искренняя ненависть. Я и сам ощутил, как она пылает у меня в груди.

К концу голос Зенны стал еще громче, набрал еще большую мощь.

– Сотряс небеса зверя яростный рев, и вырвался он из волшебных оков. Жестоко и быстро свершилась расправа – злодеев тотчáс же Тараск обезглавил.

Я увидел, как на другом краю площади светловолосая девушка рыдает Бо в плечо. Рыдает в голос. Но я не мог осуждать ее за это.

– Теперь бороздит он небесный простор, скорбя о любимой своей до сих пор. Земли солью он губит и сушит посевы, и не сможет никто избежать его гнева. Внемлите! Пусть трепет посеет средь вас сей горький, печальный, трагичный рассказ о грозном драконе, погибшей девице и о гневе его, что огнем завершится.

В последний раз Зенна тяжело выдохнула, и пар, точно дым, облачком сорвался с ее уст. Воцарилась мертвая тишина. Ничуть не смутившись, Зенна припала к земле в великолепном поклоне. Плащ заструился вокруг нее волнами звездного света. Так она и стояла, пока зрители наконец не обрели дар речи. Они рассыпались в аплодисментах, даже громче, чем после выступления Деверо и Серафины.

Я уставился на нее. Своими словами Зенна творила… нечто немыслимое. Когда она сказала, что Клод собирает вокруг себя лишь самых исключительных людей, я не слишком ей поверил. Но теперь понял. Теперь ощутил. Я не знал в точности, что за чувство испытал, но приятным назвать его было нельзя. Мое лицо запылало, горло сдавил ком. На короткие мгновения Тараск показался мне реальным, более чем реальным. И мне стало по-настоящему жаль чудовище, которое похитило себе невесту и обезглавило ее родных.

Родных, которые ее сожгли.

Никогда прежде я не задумывался о женщинах, которых сжег. Даже об Эстель. Я думал только о Лу, а она была другой. Лу не была подобна остальным ведьмам. «Как удобно, – сказала она перед нашей разлукой. – Ты просто видишь то, что хочешь видеть».

Выходит, я тоже сжигал своих соплеменников? Я никак не мог бы узнать об этом, но если бы узнал… такого откровения я бы не выдержал. Не смог бы вынести последствий, не смог бы искупить боль, которую причинил. Искупить любовь, которой лишил людей. Когда-то я считал, что ведьмы вовсе не способны на любовь. Но Лу доказала мне обратное. Мадам Лабелль и Коко доказали мне обратное.

Возможно, Лу не была подобна остальным ведьмам.

Возможно, это они были подобны ей.

Обескураженный этим открытием, я бросился к повозкам, не замечая никого вокруг. Но остановился, когда чуть не сшиб с ног маленького мальчика, и поймал его за воротник, чтобы удержать на ногах.

– Je suis désolé, – пробормотал я, отряхивая его рваное пальто. Плечи мальчика были очень худы. Истощены голодом.

Он прижал к груди деревянную куклу и кивнул, не поднимая глаз.

Не желая его отпускать, я спросил:

– Где твои родители?

Мальчик указал на фонтан. Зенна как раз вышла на бис.

– Я не люблю драконов, – прошептал он.