Сара дала той истории официальный ход. Отпраздновав в Мэдисоне свой первый Хеллоуин, мисс Сомертон поспешила уволиться.

Я хотела сказать Саре, что высшая магия меня тоже не интересует, но не смогла выговорить ни слова.

– Диана, ты не сумеешь соврать другой ведьме. – Сара с грустью посмотрела на меня. – И вдобавок так нагло.

– Не желаю иметь дело с черной магией.

Достаточно того, что черная магия стоила жизни Эмили. Она пыталась вызвать и связать духа; вероятнее всего, духа моей матери. Питер Нокс тоже интересовался черной магией. Черная магия была вплетена и в «Ашмол-782», не говоря уже о количестве смертей, вызванных ею.

– Черная магия отнюдь не означает зло, – сказала Сара. – Разве новолуние – это зло?

Я покачала головой:

– Темный лик луны – время для новых начинаний.

– Тогда что тебя пугает? Совы? Пауки? Летучие мыши? Драконы? – В голосе Сары опять появились учительские интонации.

– Нет, – ответила я.

– Конечно нет. Люди напридумали историй о луне и ночных существах, поскольку боятся неведомого. Но эти же существа символизируют мудрость, что не является простым совпадением. Нет ничего могущественнее знаний. Потому мы с предельной осторожностью учим черной магии. – Сара взяла мою руку. – Черный – цвет богини в ее ипостаси старухи. Он же считается цветом скрытности, дурных знамений и смерти.

– А что ты скажешь про эти цвета? – спросила я, пошевелив тремя другими пальцами.

– Этот цвет символизирует богиню в ипостаси девы и охотницы, – ответила тетка, дотрагиваясь до моего серебристого среднего пальца.

Теперь понятно, почему голос богини я слышала таким.

– А это цвет мирской власти. – Тетка согнула мой золотистый безымянный палец. – Белый цвет твоего мизинца – цвет гадания и пророчества. С его помощью разрушают проклятия и отгоняют докучливых духов.

– За исключением смерти, остальное выглядит не таким уж страшным.

– Повторяю: «темное» не обязательно значит «злое». Взять ту же мирскую власть. В благородных руках она становится силой добра. Но если кто-то злоупотребляет властью ради личной выгоды или притеснения других, она становится невероятно разрушительной. Какова ведьма, такова и тьма, к которой она обращается.

– Ты говорила, что Эмили не особо преуспела в высшей магии. А мама?

– Ребекка была необычайно одаренной. От простеньких упражнений с колокольчиком, книгой и свечкой она перешла прямо к ритуалам луны, – с грустью поведала мне Сара.

Часть воспоминаний о маме, казавшихся странными, начинали обретать смысл. Мне вспомнились призраки, которых она сотворяла из воды в миске. Теперь я лучше понимала, почему Питера Нокса так неудержимо тянуло к ней.

– Встретив твоего отца, Ребекка потеряла интерес к высшей магии. Ее увлечениями стали антропология и Стивен. И ты, конечно же, – сказала Сара. – После твоего рождения она вряд ли занималась высшей магией.

«Занималась, но это дано видеть лишь папе и мне», – подумала я и тут же спросила тетку:

– Почему ты мне не говорила об этом?

– А помнишь, как ты открещивалась от всего, что связано с магией? – Светло-карие глаза Сары пристально глядели на меня. – Я сохранила кое-что из вещей Ребекки на случай, если у тебя проявятся способности. Остальное забрал дом.

Сара шепотом произнесла заклинание. Судя по ярко вспыхнувшим красным, желтым и зеленым нитям, это было открывающее заклинание. Слева от старинного очага появился шкаф с выдвижными ящиками. Он был в нише и казался встроенным в кирпичную кладку – ровесницу очага. В помещении запахло ландышами. К этому запаху примешивался другой: тяжелый и очень странный. Он пробудил во мне не самые приятные чувства пустоты и тоски. Запах был отчасти мне знаком и почему-то пугал. Открыв ящик, Сара достала оттуда нечто вроде куска красной смолы.

– Кровь дракона. Этот запах сразу напоминает мне о Ребекке, – сказала Сара, втягивая ноздрями экзотический запах. – Нынешняя кровь дракона гораздо хуже этой. Такой кусок стоит громадных денег. В девяносто третьем году снежный ураган повредил нам крышу. Я хотела продать это сокровище и пустить деньги на ремонт, но Эм не позволила.

– Зачем маме была нужна красная смола? – спросила я, чувствуя комок в горле.

– Ребекка делала из нее чернила. Когда этими чернилами она записывала заклинание, его сила могла оставить половину города без электричества. В подростковые годы твоей матери Мэдисон частенько оставался без света, – усмехнулась Сара. – Где-то в ящиках должна лежать и ее книга заклинаний, если только дом окончательно не поглотил Ребеккин гримуар, пока меня не было. Книга скажет тебе больше.

– Книга заклинаний? – Об этом я слышала впервые. – Почему мама не записывала их в гримуар Бишопов?

– Большинство ведьм, занимающихся высшей магией… в особенности черной… имеют свои гримуары. Это традиция. – Сара порылась в шкафу, но маминого гримуара не нашла. – Как сквозь землю провалился.

Тетка была раздосадована, зато я почувствовала облегчение. В моей жизни уже был один таинственный манускрипт. Второго не требовалось, даже если это могло пролить свет на причину, заставившую Эмили вызывать дух моей матери.

– Только не это! – вскрикнула Сара, в ужасе отпрянув от шкафа.

– Никак крыса? – спросила я.

По опыту жизни в елизаветинском Лондоне я знала: эти твари способны таиться в любом пыльном углу. Я заглянула в недра шкафа и увидела лишь несколько грязных банок с травами и кореньями, а также старые электронные радиочасы. Их коричневый провод свешивался с полки, покачиваясь на ветру совсем как хвост Корры. В ноздри попала пыль, и я чихнула.

Казалось, шкаф только этого и ждал. Послышался странный металлический щелчок, и внутри стен что-то завертелось. Так вели себя музыкальные автоматы в старых фильмах, когда в них бросали монету. Вскоре откуда-то послышались первые аккорды. Ощущение было такое, будто включился старый проигрыватель, но пластинка-сорокапятка воспроизводилась не на своей скорости, а на 33 оборотах в минуту. Звучавшая песня была мне знакома.

– Неужели… «Флитвуд Мак»?

– Нет! Не хочу снова это слышать! – заорала Сара.

Вид у тетки был такой, словно ей явился призрак. Я повертела головой по сторонам. Никаких призраков. Только незримое присутствие певицы Стиви Никс и валлийской ведьмы по имени Рианнон. В семидесятые годы прошлого века сотни ведьм и колдунов считали эту песню своим гимном.

– Наверное, дом пробуждается, – сказала я.

Но Саре явно не нравилось такое пробуждение дома. Она подбежала к двери и попыталась ее закрыть, но дверь заклинило. Тогда она постучала по деревянным панелям, отчего музыка стала еще громче.

– У меня эта песня Стиви Никс тоже не числится в любимых, – сказала я, пытаясь успокоить тетку. – Она же не будет звучать вечно. Возможно, следующая песня понравится тебе больше.