То, что моя мама занималась высшей магией, не особо удивило Мэтью. Его реакция на новость была спокойнее, чем я ожидала. Он давно подозревал о существовании некоего мостика между скромной магией обычных ведьм и яркими вспышками магии стихий. Ничуть не удивило его и то, что я – наглядное доказательство упомянутого мостика – могла заниматься такой же магией. Мэтью потрясло другое: этот талант передался мне через материнскую кровь.

– Нужно будет еще раз внимательно просмотреть все данные по твоей митохондриальной ДНК, – сказал он, принюхиваясь к одному из пузырьков с мамиными чернилами.

– Приятно слышать.

Мэтью впервые выразил желание вернуться к генетическим исследованиям. Мы жили так, словно и не существовало Оксфорда, Болдуина, Книги Жизни или бешенства крови. Уж не забыл ли Мэтью о генетической информации, содержавшейся в «Ашмоле-782»? Если и забыл, я хорошо помнила. Едва манускрипт снова окажется в наших руках, нам остро понадобятся научные познания Мэтью и его опыт исследователя.

– Ты права. В чернилах явно содержится кровь. Туда же добавлена смола и сок акации.

Мэтью покачал пузырек, разглядывая чернила на свет. Не далее как утром я узнала, что сок акации давал гуммиарабик – вещество, уменьшавшее текучесть чернил.

– Вот и я так думаю. В чернила, которыми написан «Ашмол-782», тоже добавлена кровь. Должно быть, чернила с кровью делали чаще, чем мне казалось ранее, – сказала я.

– В эти чернила добавлен еще и ладан, – добавил Мэтью, пропустив мимо ушей мои слова о манускрипте.

– Теперь понятно, откуда столь экзотический запах.

Я осмотрела другие пузырьки, рассчитывая найти еще что-нибудь любопытное с точки зрения биохимика.

– Да. Ладан и, конечно же, кровь, – сухо констатировал Мэтью.

– Если в чернила добавлена мамина кровь, это могло бы внести бо́льшую ясность в анализ моей ДНК, – заметила я. – И в мои способности к высшей магии.

Мэтью что-то пробормотал.

– А что ты скажешь про состав этих чернил?

Я открыла пробку бутылочки с сине-зеленой жидкостью, и в воздухе запахло летним садом.

– Они сделаны из ирисов, – сказал Мэтью. – Помнишь, как в Лондоне ты искала зеленые чернила?

– Значит, ужасно дорогие чернила мастера Платта выглядели так, как эти? – спросила я и засмеялась.

– Их делали из корней ириса, а те везли из Флоренции. Во всяком случае, так он утверждал.

Мэтью обвел глазами стол, уставленный пузырьками, бутылочками и флакончиками с жидкостями синего, красного, черного, зеленого, пурпурного и фиолетового цвета.

– Тут столько чернил, что на некоторое время тебе хватит.

Он был прав: я знала, чем займусь в ближайшие недели. Разумеется, в той мере, в какой мне этого хочется, даже если левый мизинец и подрагивал в предвкушении будущего.

– Добавь к этому поручения Сары. Да, скучать мне не придется.

Под каждой открытой банкой лежал клочок бумаги, где размашистым Сариным почерком было указано задание. «Укусы комаров». Или даже «Улучшение мобильной связи». При таком обилии поручений я чувствовала себя официанткой в ресторане быстрого питания.

– Спасибо за помощь, – сказала я Мэтью.

– Всегда готов помочь, – ответил он.

Поцеловав меня, он пошел заниматься своими делами.

Чем дальше, тем сильнее повседневные дела привязывали нас к дому Бишопов и друг к другу. Это ощущалось даже без стабилизирующего присутствия Эм, которая всегда была центром притяжения.

Фернандо оказался домашним тираном, переплюнув даже Эм. Перемены, внесенные им в пищевые привычки Сары, а также физические упражнения, которыми она никогда не занималась, были радикальными и осуществлялись неукоснительно. Он подписал тетку на программу здорового питания, и теперь каждую неделю Саре привозили увесистую коробку с овощами вроде капусты кале и мангольда. Едва Сара пыталась тайком выкурить сигарету, Фернандо тащил ее на прогулку вокруг участка. Он готовил, прибирал в доме и даже взбивал подушки. Все это наводило меня на размышления о его совместной жизни с Хью.

– Нам часто приходилось жить без слуг, и тогда домашними делами занимался я, – рассказывал Фернандо, одновременно развешивая белье. – Если бы я ждал, когда Хью захочется взять в руки метлу, наше жилище превратилось бы в логово. Хью не заботила проза жизни вроде чистых простыней или своевременного пополнения запасов вина. Он либо сочинял стихи, либо обдумывал трехмесячную осаду. На домашние дела у него просто не находилось времени.

– А Галлоглас? – спросила я, подавая ему бельевую прищепку.

– Галлоглас еще хуже. Тому все равно, есть в доме мебель или нет. Как-то мы вернулись ночью. Видим – дом разграблен. Остался один стол. На нем и спал Галлоглас. Зачем воину-викингу стулья и кровати? Проснулся, глаза протер – и в море. – Фернандо покачал головой. – А я люблю домашнюю работу. Содержать дом в порядке – все равно что готовить оружие к бою. Повторяющееся занятие, но очень успокаивает.

Это признание сняло с меня часть вины за то, что мы перестали готовить, перепоручив Фернандо кухонные заботы.

Еще одним полем его деятельности был сарай, где хранились инструменты. Безнадежно сломанные он выбросил, оставшиеся вычистил и наточил, а недостающие (вроде косы) прикупил. Лезвия секаторов для срезания роз теперь имели остроту кухонных ножей – хоть помидоры нарезай тонкими ломтиками. Мне вспомнились описания крестьянских бунтов и войн, когда сражались орудиями труда и предметами обихода. Уж не к сражению ли исподволь готовил нас Фернандо?

Сара, конечно же, ворчала на новый режим, но продолжала ему подчиняться. Ей это стоило частых вспышек раздражения, и тогда она отыгрывалась на доме. Дом еще не полностью проснулся, однако все чаще давал знать, что его добровольная спячка близится к концу. Основная часть энергии родового гнезда Бишопов была направлена на Сару. Как-то утром мы проснулись и обнаружили: все спиртное, что имелось в доме, было вылито в раковину, а с кухонного светильника свешивалась замысловатая конструкция из пустых бутылок, вилок, ложек и ножей. Мы с Мэтью лишь посмеялись, однако Сара восприняла это как объявление войны. Отныне тетка и дом на всех фронтах сражались за превосходство.

Дом побеждал, поскольку обладал главным оружием – музыкой группы «Флитвуд Мак». Через пару дней, когда старые мамины радиочасы принялись беспрерывно играть песню «The Chain», Сара разбила их на мелкие кусочки. Дом ответил изъятием всех запасов туалетной бумаги, заменив их разными электронными штучками, способными воспроизводить музыку. Он превратился в громадный будильник.

Ничто не могло помешать дому проигрывать отрывки из первых двух альбомов упомянутой группы. Сара вышвырнула из окна три проигрывателя, магнитофон с восемью дорожками и архаичный диктофон. Дом сделал акустической системой очаг в кладовой. Он даже провел разделение по частотам: низкие воспроизводили водопроводные и канализационные трубы, а высокие – решетки воздушного отопления.