Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А никак, – сказал Август. – Если не можешь понять, то не старайся. Просто так надо сделать, вот и все.
– Надо?!
– Обязательно.
– Видать, Европе утопии ни к чему, – сказал актер (он же Санчо Панса). – И строить эти утопии – только свою шею в петлю совать. Не требуется нам никаких утопий! Мечтать вредно. Жить надо, как деды жили.
– Если как деды, – сказал ему Август, – то тебя вообще в Европе быть не должно. Какое ты отношение к Европе имеешь? Вот ты лично?
– Я – русский европеец, – горделиво сказал актер. – Россия, если уж на то пошло, – это часть Европы.
– Часть Европы?
– Причем большая ее часть! – заметил Хорхе и захохотал. – Россия не просто часть Европы, но – девять десятых Европы! А все остальные европейцы – это только довесок к вашей тайге и мордве.
– Не надо передергивать! – вспенился актер. – Мы, если хочешь знать, носители ваших духовных ценностей, да! У вас там давно это, как его… папизм и непотизм. Да! Упадок у вас! А у нас соборность!
– Интересно получается! Соборы у нас, а соборность у вас! – Хохот Хорхе напоминал хриплый колючий крик чайки. – Соборрры! Соборрность! – Он хрипло хохотал.
– У вас эта… политкорректность и половые извращения! А у нас соборность! – сказал актер.
– Так какого лешего ты сюда приперся? Сидел бы в своем болоте со своей соборностью!
– Так вот оно – болото! Ваше, европейское! Кругом одно болото!
Болото вокруг, море или океан – тут уже было не до точности в оценках. Кругом бушевала стихия, и корабль мотало в мутной и темной воде. Почему, почему – когда вокруг ураган и шквал, когда волны накрывают судно и когда надо собраться всем вместе, почему именно в этот момент начинаются споры?!
Мы с трудом держали равновесие на мокрой и скользкой палубе, мы стояли под ледяным дождем и колючим ветром, мы были покрыты пеной и водорослями – и мы неслись в пелене бури неведомо куда, – и, несмотря на то, что мы были окружены бедой, мы теряли время и силы в этом диком споре.
– Ну какой же ты европеец, – сказал рыбак Штефан, – если ты работать не умеешь. Проку с тебя нет. Я видел, как ты мешки носишь. Паршивый ты работник. Бездельник и дармоед.
– Я – не умею работать? Я – великий актер! Ты с кем говоришь? Нашел себе ровню! Я, если хочешь знать, сто ролей сыграл.
– Вот именно. Притворяться кем другим ты еще сумеешь. А сам по себе ты – пустое место.
– Я – пустое место?!
– Конечно. Как там у вас называется? Степь.
И Штефан плюнул на палубу. Надо сказать, в условиях шторма этот жест приобретает особый, сугубо символический характер – на палубе было и без того мокро.
– Мы Европу от татар спасли!
– Ты лично спасал?
– Да я… Да мы… Толстой и Достоевский, если уж на то пошло… Мусоргский… – Актер, как и большинство русских интеллигентов, дабы утвердить свое значение, прибег к помощи классики. – У нас, если хочешь знать, Чайковский был! «Лебединое озеро»! «Дядя Ваня»!
– Ты, что ли, дядя Ваня? Не дядя Ваня? Ну и молчи тогда.
– Где ты беженцев найдешь? – Хорхе спросил.
– Их скалы найдут раньше. Они на моторном вельботе. Сейчас от мотора толка нет, а выгребать не смогут. Они давно в Ла-Манше. Бельгийский берег прошли за час. Их принесет на дуврские скалы, – сказал Август.
– Какой еще Дувр? – сказал актер. – Это же в Англии.
– В Европе все близко, – сказал Август. – Даже слишком близко.
– Да, между Кале и Дувром им не пройти, – сказал Штефан.
– Отнесет на скалы без вариантов, – сказал Хорхе. – Да если бы и паруса у них были, что толку? Маяка они в такой погоде не увидят. Сильная погода.
– А, кстати, дядя Ваня прав. Почему я должен про чужих думать? – это Йохан от руля сказал. – И про африканцев и про разных там арабов? Почему мы их должны кормить? У них своя жизнь, у нас своя.
– Потому хотя бы, – ответил ему Август, – что ты, голландец Йохан, кормился с африканских колоний триста лет подряд.
– Когда это я с колоний кормился? Какие у нас колонии были… У Британии – это да, имелись.
– Невольничий Берег, – сказал ему Август. – Не слышал про такой? Того, Бенин, Нигерия. Еще Анголу сюда добавь. И Гвинея еще. И про Америку не забудь. Вот плати теперь, если ты европеец.
– Почему европеец должен платить?
– Потому что европеец – это тот, кто долги платит. У нас римское право. Брал – верни.
– Не согласен я!
– Дикарем быть проще, – сказал Август. – Только ты уж тогда африканцев не брани.
– Мы даже не знаем, кто там плывет – на вельботе, – сказал Хорхе рассудительно. – Африканцы там, боснийцы или сербы.
– Есть разница, кого спасать? – спросил Август.
– Имеется разница – и большая! – Актер снова взорвался, резкий он был человек, на дядю Ваню чеховского не похож. – Нация имеет первостепенное значение! Наступает пора национальных государств! Я лично поинтересуюсь, за кого эти страны выступали, когда Америка…
– Это как понять? – спросил Август.
– А так, что нечего другим чужие рецепты подсовывать. Кому-то кто-то должен… Сами нагадили – сами разбирайтесь! У нас своя история! И демократия у нас своя!
– Особенная?
– Не вашей чета!
– Что-то я запутался, – сказал Штефан, – то говоришь, что ты европеец, то говоришь, что у тебя другая история. Как понять?
– А вот так! Своя у нас история! И суверенная демократия! А Европа у нас общая!
– Держи карман шире, – сказал Хорхе, – нужен ты, азиат, в Европе, как в бане – лыжи.
– А сам-то ты нужен? – немецкий рыбак спросил у испанца. – Мы вашу испанскую баню своими немецкими лыжами который год топим. Вам бы только апельсины кушать.
– О мой Неаполь, о мои апельсины! – это Микеле заныл, подошел к нам и заныл. – Зачем я поехал на север?! Это совсем не Италия!
– Ты только сейчас заметил?
– О, си! Си! Я заметил! Большая разница!
– А зачем ты вообще приехал? – спросил лысый актер.
– Я думал, общий бизнес намечается… Мы в Италии по-семейному бизнес делаем… А помирать не согласен.
– Знаем мы ваш семейный бизнес в Италии, – сказал немецкий рыбак, – мафиози проклятые…
– Мафиози быть лучше, чем нацистом! – завизжал Микеле.
– Ваш дуче был не лучше нашего фюрера. Просто трус и тряпка.
– А! Вашего фюрера! Вашего! Проговорился!
– Заткнитесь вы оба! Пропадать так пропадать! Достали вы меня со свой Италией и Германией! Идем черномазых спасать! – Лысый актер стукнул кулаком по фальшборту.