Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Тевта, как и свойственно женщине, мечтала только об одержанной победе, не помышляя о прочем, и потому прежде всего разрешила подданным грабить на море по своему усмотрению всякого встречного; потом она снарядила флот, собрала войско не меньшее прежнего и, отправляя его в поход, дозволила начальникам поступать с каждой страной как с неприятельской»[66].
Семьюдесятью годами позднее Полибий смотрел на эти события глазами мужчины-грека. Грабители достигли Ионического моря и даже захватили важный остров Керкиру (Корфу), который Тевта передала во власть правителя острова Фароса (Хвара) Деметрия. Когда разнеслась весть о том, что набеги привели к гибели римских и италийских купеческих судов, а сами они стали угрожать безопасности торговых путей в Адриатике, римский сенат решил принять меры. С Тевтой встретились два римских посла, которые потребовали уплаты репараций и прекращения грабежей. Во время беседы Тевта якобы назвала пиратство законным способом приобретения богатств — мнение, с которым согласились бы многие прибрежные сообщества, — и отказалась лишать своих подданных выгоды от этой деятельности. Посол ответил, что Рим позаботится о том, чтобы в Иллирии установились лучшие порядки. По пути в Рим посольский корабль был атакован, и один из посланников погиб. В 229 году до н. э. Рим объявил войну.
Сомнительно, чтобы решение сената отправить свыше 20 000 человек и 200 кораблей для овладения Керкирой и вторжения в Иллирию было мотивировано одной лишь активизацией пиратских действий. Нападения иллирийских кораблей не были чем-то новым. В 229 году до н. э. положение поменялось из-за новых факторов — распространения интересов Рима на адриатическое побережье Италии и превращения части Сицилии в римскую провинцию в 241 году до н. э. Катализатором конфликта в 229 году до н. э., который отсутствовал до середины III века до н. э., была отнюдь не женщина, но обязанность Рима защищать возросшее число союзников и зависимых общин.
Первая Иллирийская война длилась недолго (229–228 гг. до н. э.). Когда римский флот с армией достигли Керкиры, Деметрий Фаросский сменил сторону, отдал свой остров римлянам и выступил их проводником. Тевта отступила в северную часть своего царства, капитулировала и исчезла со страниц исторического повествования. Римский сенат сделал то, что было необходимо: он сохранил доверие союзников. Сенаторы удовлетворились мирным соглашением, которое обязывало Тевту выплатить дань и оставить большую часть Иллирии; ей разрешалось выводить за Лисс, бывший границей Иллирии, не более двух невооруженных судов. Рим не был заинтересован в установлении над Иллирией протектората, оккупации стратегически важных пунктов или завоевании и присоединении территорий. Его целью было, главным образом, утверждение своего лидерства путем защиты интересов союзников. Потребовав от Тевты оставить руководство всеми племенами иллирийцев, Рим намеревался предотвратить образование объединенного иллирийского государства. Когда эта задача была выполнена, римляне ушли, оставив значительную часть Иллирии под контролем Деметрия Фаросского. Однако эта война имела далеко идущие последствия, так как в то же время Рим заключил договоры о дружбе с прежними жертвами нападений Тевты — Эпидамном, Керкирой и Аполлонией. Из-за этих договоров, на первый взгляд безобидных, римляне могли вынужденно ввязаться в политическую или военную борьбу.
В Новое время поколения ученых пытались объяснить причины римской экспансии. Их интерпретации постоянно видоизменялись, и едва ли новые истолкования когда-либо прекратят появляться, так как позиция современного ученого определяется его собственным восприятием империализма — британского, германского, советского, американского или какого угодно иного в будущем — и, следовательно, скорее новыми теоретическими моделями, чем новыми свидетельствами.
Для тех древних, кто верил в телеологию — историческое развитие с заданной целью, — экспансия Рима выглядела естественным процессом. Человечество по природе своей движется к экуменическому единству под руководством и управлением лучшего человека или лучшей нации. Наиболее ярко такую телеологию выразил в середине I века н. э. Плиний, который понимал Римскую империю как содружество наций. По его мнению, Италия была избрана богами для того, «дабы объединить разделенные силы, смягчить обычаи, свести воедино различные и дикие наречия такого множества народов путем использования для общения одного языка, привить человечность роду людскому и, короче говоря, сделать так, чтобы все народы во всем мире имели одну родину». Некоторые авторы ставили вопрос иначе: почему Риму удалось покорить мир? Греческий историк Полибий приписывал успех превосходству римского политического устройства, в то время как римский историк Саллюстий объяснял его главным образом доблестью (virtus) римлян. Такие представления пришлись по нраву историкам нацистской Германии, которые вслед за Гитлером считали, что римская история — отличная наставница в политике, а также выводили успех Рима из биологического превосходства и естественного инстинкта к власти, якобы присущих его уроженцам.
Историки, идеологическая программа которых выражена менее отчетливо, чем у Плиния и Гитлера, понимали, что на неправильно поставленные вопросы обычно даются неудовлетворительные ответы. Для них постановка проблемы не должна быть ни телеологической («Какую цель преследовала римская экспансия?»), ни примитивно-каузальной («Почему римляне решили покорить мир?»), но, скорее, должна подразумевать динамический характер процессов и обращаться к пониманию первостепенных целей римской политики на различных этапах римской экспансии. Потому некоторые историки защищали идею «оборонительного империализма», согласно которой восточная политика Рима начиная со Второй Пунической войны и заканчивая уничтожением Македонского царства (216–167 гг. до н. э.) определялась стремлением римского сената отвратить реальные или воображаемые угрозы; другие отрицали наличие какого-либо плана и считали расширение на Восток одним из величайших происшествий мировой истории или результатом череды случайностей; иные же не признавали за экспансией Рима характер неделимого и непрерывного процесса, вместо этого говоря о постепенном переходе от оборонительной политики к сильной заинтересованности в аннексировании и экономической эксплуатации областей к востоку от Адриатики. Но в действительности ни один подход не может объяснить расширение Рима на восток, если рассматривать его только как феномен римской истории и итог одних лишь действий Рима. Вплоть до присоединения территорий Греции в 146 году до н. э. для большинства эллинистических государств римляне были прежде всего орудием достижения их собственных целей. Римская экспансия — такой же важный эпизод эллинистической истории, как и истории римской.
С уничтожения царской власти в конце VI века до н. э. и до Первой Пунической войны (264–241 гг. до н. э.) политика знатных фамилий, господствовавших в сенате, была нацелена сперва на завоевание лидирующих позиций среди городов Лация, а затем — на расширение своей гегемонии на остальную Италию. Римская экспансия от первого союза Рима и соседних городов Лация в 493 году до н. э. до распространения господства на Северную Италию, начиная примерно с 232 года и заканчивая 218 годом до н. э., представляла собой непрерывный процесс. Если действия Рима после победы в той или иной войне представляют собой ключ к политике его знати, то Рим изначально не был заинтересован в покорении и присоединении территорий, хотя в том случае, если земли врага были близки, подобное и случалось. Главной заботой Рима было установление его лидерства в Италии и создание сети союзников, которые смогут поддержать его в случае войны. Отношение римлян к побежденным общинам определялось местными особенностями, специфическими проблемами и потенциальными выгодами — политическими, военными и экономическими; поэтому в каждом конкретном случае они действовали по-разному. Зачастую Рим позволял таким общинам существовать в качестве автономных союзников, обладавших разнообразными правами и обязанностями. Римская система управления складывалась из сообществ различных типов союзнической, полуавтономной и подчиненной зависимости. Этрусские, италийские и греческие города и племена Центральной и Южной Италии, мирным путем или в результате договора и военного поражения признанные союзниками Рима, сохраняли свою автономию, но были обязаны помогать римлянам в их войнах, выставляя отряды под собственным командованием. Другие подчиненные общины с определенным уровнем автономии также отправляли войска на войны Рима. Колонии — то есть поселения римских граждан в Италии, а позднее и в провинциях — имели огромное значение для обеспечения военного контроля над Италией и вместе с этим обеспечивали Риму место для размещения части беднейшего населения города. Такая гибкая система правления гарантировала безграничное военное и политическое лидерство Рима в Италии, не налагая на римскую знать тяжелой задачи заботы о внутренних делах союзников и подчиненных общин; она обеспечивала большой резервуар для найма надежных солдат; и она давала римлянам возможность осуществлять экономическую деятельность за пределами их собственной территории. Слабые стороны этой системы стали заметны позднее, начиная с середины II века до н. э.: по мере того как сенатские декреты направляли римские легионы во все более отдаленные области, армия, состоявшая из мелких землевладельцев, была вынуждена находиться вдали от дома на протяжении долгого времени, а традиционных римских институтов уже было недостаточно для контроля над обширной сетью подчиненных общин.