Потом второй.

Затем носок.

И другой тоже.

И рубашку.

Я старалась не смотреть на шрам, рассекающий его грудь, не представлять, как я его касаюсь. Я сосредоточилась на своем броске. По меркам этой игры, я была в полном проигрыше. Один раз я даже выбила страйк — настолько сильно мне не хотелось, чтобы шар попал в желоб.

Но потом мой шар покатился по самой кромке. Когда он сбил единственную кеглю, я ахнула. Грэйсон сделал бросок следом за мной и лишился пиджака. Макс и вовсе уже разделась до нижнего белья, и все увидели ее лифчик в горошек. Потом опять пришел черед Джеймсона. Шар уверенно скользил по дорожке, но у самого ее конца завалился вбок.

Руки Джеймсона опустились на ремень его джинсов. Я старалась отвести взгляд, но тщетно.

— Держите меня семеро, — прошептала Макс рядом со мной.

Но тут безо всякого предупреждения распахнулась дверь. В зал быстро зашел Ксандр — и остановился посреди. Он так тяжело дышал, что я невольно задумалась: сколько же он бежал?

— Нет, серьезно? — прохрипел он. — Вы играете в стрип-боулинг без меня? А, ладно. Сосредоточься, Ксандр. Сосредоточься.

— На чем? — уточнила я.

— У меня есть новости, — ответил он.

— Что за новости? — полюбопытствовала Макс. Ксандр покосился на нее. Лифчик в горошек явно не остался незамеченным.

— Сосредоточься, — сказала она. — Так что за новости?

— С Ребеккой все в порядке? — спросил Джеймсон, и мне вспомнился разговор Ксандра с Теей.

— В некотором смысле, — ответил Ксандр. Такой ответ был понятен разве что ему самому, но Ксандра это не остановило. — Тея была права. У матери Ребекки выдался непростой денек. Без водки не обошлось. И она кое-что рассказала дочери.

— Кое-что — это что? — теперь уже и Джеймсон подключился к допросу брата. Штаны по-прежнему были на нем, но пуговицу он расстегнуть успел.

Теперь уже мне нужно сосредоточиться.

— Эйвери, помнишь, что мама Ребекки рассказывала на благотворительном вечере? О гибели ее детей.

— Нэш говорил, у нее были выкидыши, — тихо ответила я. — До Ребекки.

— Вот и Бекс думала, что она об этом, — произнес Ксандр вполголоса.

— А на самом деле? — переспросила я, уставившись на него. Я окончательно запуталась.

— Она говорила об Эмили, — пояснил Грэйсон, и в его голосе прозвучали горькие нотки.

— Об Эмили, — подтвердил Ксандр, — и Тоби.

Мир вокруг мгновенно застыл.

— О чем это ты?

— Тоби был Лафлином, — сглотнув, пояснил Ксандр. — Ребекка не знала об этом. Никто не знал. Эмили родилась, когда ее родителям было сорок, но за двадцать пять лет до этого — для тех, кто не в ладах с математикой, уточню, что это было сорок два года назад, — когда мама Ребекки была еще подростком и жила в Вэйбек-Коттедже…

— Она забеременела, — договорил Джеймсон очевидное.

— И мистер и миссис Лафлин решили это скрыть? — Грэйсону не терпелось докопаться до истины. — Но почему?

Ксандр вскинул плечи непомерно высоко, а потом резко их опустил — пожалуй, еще ни у кого в мире этот жест не получался таким искренним.

— Мама Ребекки отказывается это объяснить — но она уже давно и бурно сетует на то, что, когда несколько лет спустя залетела одна из дочек Хоторна, той не пришлось скрывать свою беременность. Ей разрешили оставить ребенка себе.

Никто не давил на Скай и не вынуждал сдать Нэша в приют. Мне вспомнилось, что мама Ребекки сказала Либби на благотворительном вечере. «Не доверяй Хоторнам. Они отнимут у тебя все».

— А мама Ребекки хотела оставить малыша? — с ужасом спросила я. — Ее вынудили его отдать? И почему эту беременность скрывали?

— Я не знаю подробностей, — ответил Ксандр, — но, если верить Ребекке, ее матери даже никто не сказал, что малыша усыновят Хоторны. Она всерьез верила, что наша бабушка была беременна и ждала мальчика и что ее собственный малыш попал в чужую приемную семью.

Какой ужас. Так вот почему усыновление Тоби хранилось в секрете? Чтобы она не догадалась, что ее малыш совсем близко?

— Но когда Тоби подрос… — Ксандр снова пожал плечами, но уже не так выразительно.

— …она обо всем догадалась? — Я попыталась представить, каково это — отдать своего ребенка, а потом осознать, что мальчик, растущий у тебя на глазах, — это твое дитя.

Я попыталась представить, каково было Тоби, когда он раскрыл эту тайну.

— Ребекке запретили с нами общаться, — поморщившись, сообщил Ксандр. — Под предлогом того, что семейство Хоторнов постоянно все гребет под себя. Еще мать сказала ей, что мы не повинуемся правилам и нам плевать на чужую боль. В смерти Тоби она винит нас.

— И в гибели Эмили тоже, — хрипло добавил Грэйсон.

— Во всем этом. — Ксандр уселся прямо на пол. В зале повисла тишина. На Макс и Джеймсоне не было рубашек, а я сама лишилась туфли, но интуиция подсказывала: партия в стрип-боулинг окончена. И это не имело никакого значения. В ту минуту я могла думать только о том, что мать Ребекки считает, что Тоби погиб.

И мистер Лафлин с супругой того же мнения.

На следующий день перед учебой я пошла искать миссис Лафлин. Она оказалась на кухне. Я попросила Эли оставить нас ненадолго наедине. Но он отошел всего футов на шесть-семь — это был его максимум.

Миссис Лафлин месила тесто. Заметив меня боковым зрением, она удвоила старания.

— Чем могу помочь? — недружелюбно спросила она.

Я собралась с духом. Было понятно: добром это вряд ли кончится. Возможно, мне стоило держать рот на замке, но я всю ночь проворочалась, думая о том, что если Ребекка и впрямь мать Тоби, то Лафлины не просто присматривали за хорошеньким малышом и любили его за то, что он был таким очаровашкой.

Он был их внуком. Тогда я, получается…

Я сжала губы и решила, что лучше не тянуть резину.

— Мне надо поговорить с вами о Тоби, — тихо сказала я.

Бум! Миссис Лафлин подняла ком теста и со знанием дела опустила его на столешницу, отерла руки о фартук и повернулась ко мне:

— Послушайте меня, юная мисс. Может, вы и хозяйка этого дома. Может, вы богаче всех на свете. Хотите — хоть солнце себе прикупите. Но я ни за что не позволю вам поднимать эту тему и ранить всех, кто любил этого мальчика, и…

— Он был вашим внуком, — дрогнувшим голосом сказала я. — Ваша дочь забеременела. Вы скрыли это, а потом малыша усыновили Хоторны.

Миссис Лафлин побелела.

— Тс-с-с! — грозно цыкнула она на меня, но голос дрожал даже сильнее, чем мой. — Не смейте болтать об этом во всеуслышание!