Ребекка не смогла договорить, но я сделала это за нее:

— Умерла.

— Меня это сломало, и мне просто сорвало крышу. Мне очень, очень жаль, Эйвери.

— Все в порядке, — заверила я ее — совершенно искренне.

— Если это кого-то утешит, — продолжала она, — то теперь я страшно злюсь — на очень многих людей.

Мне вспомнилась ее ссора с Теей на борту самолета, а потом и возмутительнейшее послание, оставленное мне Тоби.

— Я тоже злюсь, — сказала я Ребекке. — Кстати, для справки: мне очень нравится твоя прическа.

Когда Орен забрал нас с Эли после занятий, на переднем пассажирском месте уже сидела Алиса, а на заднем — Лэндон, которая что-то энергично печатала на телефоне.

— Все в порядке, — заявила Алиса, но почему-то ее тон нисколько меня не утешил. — У нас все под контролем, но…

— Но что? — я покосилась на Лэндон. — Зачем она здесь?

Повисла тишина. Наконец Алиса подобрала нужные слова.

— Скай и ваш отец предлагают дать интервью за огромную сумму, — Алиса рассерженно выдохнула. — И, если мы хотим, чтобы оно не увидело свет, Лэндон придется сделать так, чтобы человек, который это интервью возьмет, понял, что для него куда выгоднее снять его с трансляции.

Последние дни выдались такими насыщенными, что я и думать забыла о Рики Грэмбсе. И теперь попыталась прочесть то, что Алиса запрятала между строк.

— Я правильно понимаю, что вы собираетесь подкупить тех, кто заплатит за это интервью?

Лэндон наконец оторвала взгляд от телефона.

— И да, и нет, — сказала она и посмотрела на Алису. — Моника думает, что у нее получится сделать так, чтобы Сеть прикупила это интервью, но им нужны гарантии касательно Эйвери и по меньшей мере одного Хоторна.

— Они заплатят Скай за эксклюзив? И заставят ее с Грэмбсом подписать соглашение о неразглашении, чтобы они не могли перепродать свой рассказ другим СМИ? — уточнила Алиса.

— Они за все заплатят. Они похоронят эту историю, — пообещала Лэндон и прихватила пальцами переносицу, точно к ней подступала мигрень. — Но они хотят пообщаться с Эйвери, причем самое позднее — завтра вечером.

— Боже мой, — Алиса покачала головой. — А она справится?

— Эй, я, вообще-то, здесь, — напомнила я.

— Выбора нет, — ответила Лэндон, пропустив мои слова мимо ушей. — Нам придется грызть глотки.

— Кому? — спросила я. Но мой вопрос снова остался без ответа.

— Интервью с Эйвери будет неэксклюзивным, — сказала Алиса. — Если они согласны — по рукам.

— Они потребуют запрета на другие интервью по меньшей мере на месяц, — машинально ответила Лэндон.

— Три недели, — возразила Алиса. — Применительно к одной только Эйвери, а не к ее заместителям.

С каких это пор у меня появились «заместители»? Я тут не в президентской гонке участвую.

— Какого из Хоторнов мы им предложим? — деловито спросила Лэндон.

Мне с трудом удавалось следить за разговором, но, кажется, происходило вот что: планировалось мое первое интервью, которое я должна дать тому, кто купит интервью со Скай, при условии, что этот кто-то не пустит в эфир ничего из рассказанного Скай и Рики, но при этом заставит их подписать документы, из-за которых они уже не смогут больше общаться с прессой.

— А почему нас так волнует их разговор с журналистами? — спросила я.

— Это важно, — с чувством сказала Алиса и посмотрела на Лэндон. — Сообщите Монике, что мы гарантируем интервью в среду с участием Эйвери и… Грэйсона.

— Грэйсон, придвиньтесь поближе к Эйвери. Склоните к ней голову.

Лэндон усадила нас в чайной комнате, чтобы провести репетицию интервью. Это была уже седьмая попытка. Понятия не имею, как Алиса сумела уговорить на все это Грэйсона, но он все же пришел и теперь напряженно сидел в кресле по соседству.

По требованию Лэндон, он едва заметно развернул ноги ко мне. Я инстинктивно повторила это движение, но потом на меня накатили смятение и сомнение — ведь меня-то двигаться никто не просил.

Мое тело тянуло к нему вопреки моей воле.

— Хорошо, — Лэндон обвела нас взглядом, кивнула и посмотрела на Грэйсона. — Не забудьте про главную мысль, которую вы должны донести.

— У моей семьи сейчас непростой период, — проговорил Грэйсон со всей серьезностью главного претендента на наследство, каким он когда-то был. — Но у всего в этой жизни есть свои причины.

— Хорошо, — повторила Лэндон. — Эйвери?

Я должна была ответить на слова Грэйсона. Чтобы все поверили, что я в хороших отношениях с Хоторнами, нам с ним надо было как можно больше общаться на виду у журналистов.

— У всего в этой жизни есть свои причины, — повторила я, но не слишком-то уверенно. — Я никогда особо в это не верила, — призналась я следом. Лэндон выслушала меня спокойно, но я представила, как она мысленно стонет от негодования. — Вернее, нет, конечно, у событий есть причины, но чаще всего они никак не связаны ни с судьбой, ни с предначертанным ходом вещей. Все дело обычно либо в том, что мир — гнилое местечко, либо в том, что кто-то рядом с тобой крупно лажает.

На щеке у Грэйсона дернулась мышца. Я удивленно посмотрела на него и лишь спустя секунду поняла, что он изо всех сил пытается сдержать смех.

— Таких выражений, как «крупно лажает», пожалуй, избежим, ладно? — отчеканила Лэндон с британским акцентом. — Эйвери, нам нужно, чтобы вы лучились благодарностью и благоговением. То, что вас переполняют эмоции, — вовсе не плохо, но это должны быть правильные эмоции.

Благодарность. Благоговение. От меня ждали, что я буду вести себя как наивная простушка, а Грэйсону надо просто сидеть рядом с этими своими скулами и в безупречном костюме и быть Хоторном.

— Эйвери права, — сказал Грэйсон, так и оставшись «в режиме интервью». Он излучал уверенность, его тон был пропитан силой, он весь был точно бессмертное божество, спустившееся на землю, чтобы разъяснить людям, во что надо верить, что стоит думать и делать. — Мы все принимаем решения, и они влияют на других. Они разносятся по миру, точно круги по спокойной воде, и чем больше у тебя власти, тем сильнее поднимутся волны. Эйвери выбрала не судьба, — безапелляционно заявил он. — А мой дедушка. Возможно, мы никогда не узнаем причин, которые его к этому подтолкнули, но я не сомневаюсь, что они были. Он ничего не делал просто так.

Мне хотелось возразить, что мы близки к разгадке причин — во всяком случае у нас есть теория. Но при Лэндон нельзя было об этом упоминать. Нельзя было признаваться в таком в эфире национального телевидения.

«Если не можете сказать всей правды, скажите полуправду», — пронеслось в голове наставление Лэндон.