– И к чему это? – возмущалась свекровь Надежда Михайловна. – Заранее покупать вещи для новорожденного – плохая примета. А вдруг с ребеночком что случится?

– Что с ним может случиться? – каждый раз отвечала Полина. – Мы живем в экологически чистом доме, с Пашей кучу анализов сдали, сами здоровы, и ребеночку не в кого родиться больным.

Но подобно капле, точащей камень, разговоры эти не могли не влиять на уверенность Полины в благополучном исходе беременности. Нет-нет, да и вспорхнет в мыслях черное: «А вдруг?» Посоветоваться бы с кем-нибудь. Да не с кем.

Мама Полины жила в Иркутске – уехала туда с новым мужем, и грузить ее своими проблемами не хотелось. Да и не обсудишь такие вещи по телефону. А как по-другому? Бросить Пашку и лететь к матери? Оно, конечно, здорово было бы повидаться. Но как оставить мужа под одной крышей с «пятой колонной» – так Полина про себя звала свекровь. Дом хоть и был разделен на две части с отдельными входами, но что значит отдельный вход для любящего материнского сердца? Для нее разделяющая их с сыном стена была пустой формальностью. Ей нравилось приходить к сыну рано утром, на зорьке. Принести купленного у соседки козьего молочка и, пока сын с женой досыпают, сварганить блинчиков. Мягких, ажурных – из магазинного молока хоть в лепешку разбейся такие никогда не получатся. Или затеять в выходные генеральную уборку в саду. Подумаешь, у молодежи свои планы были! Успеется! А вот мама не вечная. Сегодня есть – а завтра того… Кто им, птенчикам, не приспособленным к этой жизни, поможет?

Полина поначалу старалась изо всех сил понравиться свекрови, а потом поняла, что эффект от ее усилий прямо противоположен ожидаемому, и пустила все на самотек, лишь изредка позволяя себе фразы типа: «Зря вы, Надежда Михайловна, я бы сама…»

– Она у тебя чокнулась на почве беременности. Все мозги ушли в пузо!

Слова предназначались Павлу, и Полина услышала их совершенно случайно. Можно было, конечно, возмутиться, но в тот раз она была отчасти согласна с Надеждой Михайловной. Действительно, зачем, скажите на милость, ей понадобилось покупать Темке лыжи? Ладно, ползунки и комбинезончики. Но лыжи? Причем не короткие и широкие, с округлыми концами, а настоящие лыжи для довольно-таки взрослого ребенка. Но эти мысли появились гораздо позже. А тогда, в магазине… Увидев лыжи, Полина вдруг поняла, что во что бы то ни стало должна их купить. Как будто вся ее дальнейшая жизнь зависит от того, приобретет она эти лыжи или нет. Замечательные лыжи, удачная комбинация дерева и пластика. Специальные насечки от нежелательных откатов. Не лыжи – мечта! И главное – Темке очень понравились. Полина почувствовала, как он радостно зашевелил ручками. Ни на миг не сомневаясь, она пошла к кассе.

И только на подъезде к дому уверенность в правильности покупки стала ослабевать, уступая место неловкости от того, что придется объяснять причины, побудившие ее совершить столь странный поступок. Нет, не перед Павлом отчитываться. Он любую ее покупку одобрит, ни секунды не сомневаясь. А вот Надежда Михайловна… Мелькнула даже мысль не показывать ненужную «обновку» свекрови. Оставить до лучших времен в машине. Наверное, изменение гормонального фона при беременности действительно что-то делает с мозгами будущих матерей.

– А мне нравятся лыжи, – сказал Павел вечером, когда материнское бдительно око отправилось вместе с хозяйкой на свою половину. – Мы в универе на зимние каникулы гоняли на Кавказ. Вот веселые были времена. Обязательно сына отвезем. Да? Лыжи лет на пять? Вот пять исполнится – и махнем. Теберда, Домбай, Эльбрус… Эх! Какая ты у меня все-таки молодец!

И столько счастья было в его глазах, что Полина успокоилась. Сверлившее мозг чувство неловкости исчезло. Теберда, Домбай, Эльбрус… Слова звучали как обещание счастья, свободы, белого снега, синего неба и слепящего солнца. А еще любви – открытой, во весь голос, а не шепотом, чтобы, не дай бог, не услышали за стеной.

После лыж Полина уже ничего для Темыча не покупала. Да и живот вырос настолько, что за рулем было тесно. Полина и без руля чувствовала себя перезревшим фруктом, грозившим вот-вот лопнуть и выдать на свет выпестованную косточку.

Теперь она почти все время находилась в обществе Надежды Михайловны. Даже к врачу ездила с ней – в город добирались с Пашей, а обратно на такси. Когда до родов осталось совсем ничего, она собрала необходимые вещи. Долго выбирала, что взять Темычу.

– А помнишь, у Любочки внучка родилась почти пятикилограммовая? – спросила Надежда Михайловна.

– И что? – Полина положила в сумку пакетик с чепчиком – самым простым беленьким, бязевым с девчачьими рюшами, и еще один – байковый, с хохочущими мишками и медвежьими же ушками на макушке.

– Так мала оказалась вся заранее купленная одежка! – радостно сообщила свекровь. – Пришлось надевать, что добрые люди дали.

Полина собралась возразить, и тут тело пронзила нестерпимая боль. Она дико вскрикнула, согнувшись пополам и обхватив руками живот. Нет, конечно же, Полина ходила на курсы подготовки к родам и была готова к боли. Но не к такой.

– Что с тобой, детка?

Боль немного отступила, и за эту «детку» Полина простила Надежде Михайловне блины спозаранку и некстати устроенные «субботники» в саду. Хотела сказать что-то в ответ, но тут очередной, более сильный приступ скрутил ее. По ногам потекло что-то горячее. Полина попятилась к стенке и медленно сползла на пол.

– Я… я, кажется, рожаю… Воды отошли…

Все было неправильно. Она рассчитывала при первом намеке на схватки вызвать такси и отправиться в роддом. Но, похоже, времени у них с Темычем было не так уж много.

– Да что же это! Сейчас! – Надежда Михайловна ураганом прошлась по комнате.

Через пять минут, показавшихся Полине пятью веками, в дверях появился Коля, сын той самой соседки, у которой свекровь покупала молоко. А еще через пять Надежда Михайловна с Колей вывели с трудом передвигающую ноги Полину к калитке, за которой их дожидался верный «Матис».

Полулежа на заднем сиденье, Полина кусала губы, пытаясь удержать крик.

– Дыши, детка, дыши, – увещевала Надежда Михайловна. – Немного осталось.

Да какое там немного! Полина дышала, как могла. Но когда очередной приступ боли настигал ее, сил на дыхание не оставалось. От понимания, что Темычу еще хуже, чем ей, боль, казалось, во сто крат усиливалась.

Когда «Матис» долетел до роддома, у Полины уже не оставалось сил выйти из машины. Надежда Михайловна с Колей буквально выволокли ее и помогли лечь на каталку.

Она, наверное, на какое-то время потеряла сознание от боли, а когда очнулась, врач, совсем еще молодой мужчина, медленно водил по ее животу датчиком УЗИ.

– Что с моим сыном, доктор? – закричала она. Голос прозвучал как выстрел сквозь пуховую подушку.

– Резкое урежение сердцебиения. Будем оперировать.

– Как это оперировать? Кесарево? Но почему? Я же должна с мужем рожать. Сейчас Паша приедет…