по словам соседей, всегда была порядочной, негулящей.

– А что за семья, в которой она работала?

Кошкин пожал плечами:

– Этого из соседей никто не знает…

– Значит, это всего лишь слухи? – уточнила я.

– Слухи слухам рознь, Лидия Гавриловна, – Кошкин пожал плечами и нахмурился, недовольный, кажется, что я его не поддержала. – Я ничего не утверждаю – это только версия.

Тогда мне эта его версия показалась слишком надуманной, в то время как допущение с шантажом было простым, логичным и куда более жизненным. А теперь… кажется, я была склонна согласиться со Степаном Егоровичем.

* * *

Когда я вышла от Кати, то узнала, что у нас гости. Алекс Курбатов пожаловал – собственной персоной и без деда. Последним была весьма опечалена Елена Сергеевна.

Алекс привстал при моем появлении, отвесив очередное «О, вы сегодня очаровательны, Лиди!», и продолжил заверять Елену Сергеевну, что Афанасий Никитич болен неопасно и передает искренние извинения, что не смог вчера их принять. Однако, видя, как отводит он взгляд при этих словах, я сделала вывод, что граф не только ничего не передавал Полесовым, но, возможно, и вовсе не знает, что его внук ужинает сегодня у нас.

Для блага всех Полесовых я бы предпочла, чтобы Алекс вовсе никогда больше не приезжал. Но мое мнение, разумеется, никому не было интересно.

Елена Сергеевна же, не замечая ничего, кроме своего надуманного горя, молитвенно складывала руки и все пыталась выяснить, чем обидели они Афанасия Никитича.

– Поверьте, Алекс, – горячо убеждала она, – Мари безумно сожалеет, что сказала ту глупость относительно мадемуазель Волошиной…

– Я сказала всего лишь, что у нее кислое выражение лица, маман, – закатив глаза, возразила Мари, – и это не глупость, а чистая правда, так что я ничуть не сожалею.

– Разумеется, Мари не сожалеет. Елена Сергеевна, вы могли бы и сами догадаться, – язвительно хмыкнул Алекс, – Мари вообще никогда ни о чем не жалеет – она у нас исключительно самоуверенная особа.

«Самоуверенная особа» в ответ на это не удержалась от смешка, но потом напустила на себя надменный вид и сказала:

– Да, Алекс, я современная, уверенная в себе женщина. Разве в этом есть что-то плохое?

– Нет-нет, Мари, в этом одни плюсы! – горячо, хоть и с явной насмешкой заверил Алекс. – Вот только между уверенностью и самоуверенностью есть разница.

– А я, по-вашему, именно самоуверенная?

– Конечно! Взять хотя бы ваш сегодняшний наряд. Посмотрите только – эта оранжевая в «турецкий огурец» юбка с наполовину оторванным, кстати, кружевом, так и кричит: моей обладательнице все равно, что на ней надето! Она выше этого! Она настолько самоуверенная натура, что может позволить себе выйти в гостиную хоть в пеньюаре, хоть вовсе в ночной сорочке!

Говорилось все это с вежливой улыбкой и достаточно дружелюбным тоном, чтобы Мари не вздумала усомниться, что это лишь очередная очаровательная шутка.

Елена Сергеевна шутке и рассмеялась.

– Ах, Алекс, – она устало махнула рукой, – было и такое – и в пеньюаре, и в сорочке Мари сиживала вот на этом самом стуле.

Да и Мари, кажется, не думала обижаться:

– Нет, маменька, я выходила сюда только в пеньюаре. Выйди я сюда в ночной сорочке, мадемуазель Тальянова извела бы меня за это зубрежкой немецкого. И, чтоб вы знали, это кружево не оторвано – это так было задумано изначально.

– О… – делано изумился Алекс, – в таком случае кто же автор сего творения?

– Разумеется, я! – манерно поклонилась Мари.

– Да это ведь многое объясняет!

И снова душевная улыбка преданного друга.

– Месье Курбатов, а что вы скажете относительно моего платья? – Алекс с Мари были очень заняты сей остроумной беседой, так что мой негромкий вопрос был услышан и понят далеко не сразу.

– Ваше платье? – Во взгляде его мелькнула растерянность, и, видимо решив, что я напрашиваюсь на комплимент, он продолжил более уверенно: – Оно, разумеется, прелестно – как и всегда…

– Благодарю. Просто я думала, что вы станете критиковать сегодня наряды всех дам в этом доме: Елены Сергеевны, мой, горничных.

В ответ тот пробормотал что-то о моем безупречном вкусе, которым можно лишь восхищаться. Кажется, Алекс был уязвлен, а Полесова поспешила замять мое бестактное поведение:

– Ах, Лидочка, дружочек, боюсь, вы принимаете все слишком серьезно – Алекс же просто шутит.

– Сомневаюсь, что Александр Николаевич шутит, – возразила я, – поскольку он не может не понимать, что для любой барышни подобные шутки чрезвычайно обидны.

Я сама с трудом могла объяснить себе, что на меня нашло. Никогда прежде, даже когда Алекс явно позволял себе лишнее, я не смела упрекать его и взглядом. У меня даже мысли не возникало ему возразить. И уж точно Алекса никто никогда не называл Александром Николаевичем – наверное, он решил теперь, что я его возненавидела за что-то.

Пока Елена Сергеевна собиралась с мыслями, чем загладить еще большую мою бестактность, в комнате висело молчание – неловкое и напряженное. А потом Алекс заговорил нерешительно:

– Мари, если я действительно вас обидел, то мне жаль… правда жаль.

– Конечно, обидели, – ответила Мари, громко усмехнувшись, и без эмоций скользнула взглядом по моему лицу. – Я теперь всю ночь буду рыдать в подушку.

Тут и Елена Сергеевна нашлась что сказать – непринужденный светский разговор продолжился как будто. Хотя Алекс говорил теперь куда меньше и осторожней, а минут через пятнадцать спросил вдруг, который час, и, хлопнув себя по лбу, «вспомнил», что ему срочно нужно заехать в одно место, так что остаться на ужин он никак не может.

– Я провожу вас, Алекс! – с готовностью поднялась за ним Мари.

Встала и я, сказав:

– Я, позвольте, тоже…

– Нет-нет, дамы, благодарю! – как будто испугался этого Алекс и поспешил заверить: – Я и правда очень тороплюсь – уверяю, я найду выход!

Когда дверь за ним закрылась, Елена Сергеевна горестно покачала головой и сказала, ни к кому не обращаясь:

– Ну вот… если теперь и Алекс перестанет нас навещать, я этого не переживу.

Сказав так, она взглянула на меня, и если бы не ее врожденная мягкость, то, уверена, впервые за три месяца службы я услышала бы от нее упрек. Но, лишь посмотрев строго, Елена Сергеевна поднялась и вышла из гостиной, оставив нас с Мари вдвоем.

Обычно в таких случаях и Мари тотчас покидала меня, всем своим видом показывая, что ей неприятно даже рядом сидеть со мною. Однако сегодня она и не шевельнулась в сторону дверей. Я не поднимала на нее глаз, но чувствовала, что она смотрит на меня с вызовом и усмешкой.

Я пыталась читать книгу.

– Жестко вы с Алексом сегодня, –