не знаю. Нагнал жути. Ну и всякие мелочи, которые мадам Шишкину с гарантией привели бы к инфаркту миокарда.

Вообще не подействовало. То есть никак. Кремень, а не женщина. Улыбается, подкладывает добавки, кормит огурцами, такими хрустящими, что слушать этот звук хочется как музыку, приглашает заходить почаще и даже зовет в поход на лыжах зимой, когда снег устоится. Дескать, гарантирует незабываемые впечатления.

Нет, я понимаю, картошку на даче копать за еду, но в поход, да еще и с обещанием выделить лыжи и подходящую одежду… Так не бывает. Это ведь стопроцентно какие-то инопланетяне замаскированные. Сидит, прекрасно понимает, зачем мы с ее дочкой домой приперлись вместе – и слова против не скажет. А Елена только ела нехотя да краснела, когда смотрела на свою спальню. Надо срочно убегать, пока не усыпили и не отправили на орбиту Юпитера!

– Эх, жаль, отца нет, в первую смену сегодня, – искренне пожалела Клавдия Архиповна. – Сейчас бы по рюмочке за знакомство! А то давай налью?

– Спасибо огромное, но мне еще в пару мест заехать надо, никак нельзя, – с трудом отказался я от соблазна.

Уже прощаясь с Томилиной, после того как ее мама тактично скрылась с горизонта, я шепнул ей:

– Халат только не стирай пока.

* * *

Хоть глаза и слипались, от Томилиной я поехал в Институт питания. Если честно, я сюда уже как на работу ходил. Если день пропускал, допустим, на дежурстве, не очень хорошо себя чувствовал, будто не хватало чего-то. С Афиной я даже чай пил. Она с «Юбилейным» печеньем очень любит. Вот и сейчас, когда я пришел, она чем-то занималась, но услышав мое «Здравствуйте», тут же включила электрочайник.

– Ну что, посмотрим? – спросила она. – Пятый день, семь процентов кислорода, десять – углекислого газа. Ванкомицин с полимиксином для подавления вторичной флоры.

– Давайте, – кивнул я.

– Ну вот, Андрей, – показала она мне чашку Петри через минуту, – ваши хеликобактеры. Видите, какие красавчики?

Это насколько же надо любить свою науку, чтобы считать красивыми эти белесые, почти прозрачные мелкие капельки? Но я точно знаю – это она. Та самая бактерия. Сейчас на стекло, покраска – и под микроскоп.

– Наверное, надо позвать Игоря Александровича? – Мой голос внезапно стал хриплым.

– Конечно, звоните, – кивнула Афина Степановна на телефон и добавила как ни в чем ни бывало: – На чувствительность к антибиотикам сразу ставим? Кстати, печенье не забыли? Вы обещали, я помню.

Глава 16

– Неужели вырастили?

Шишкин-старший неверяще рассматривал протокол опытов, что я подсунул ему в кабинете. Попасть домой к Лизе не составило труда. Достаточно было поддаться ее напору, покивать на тираду, что «все могут ошибаться, и моя мама тоже». После чего еще раз покивать, соглашаясь с предложением прийти на повторный обед на выходных и дать возможность родакам все исправить. У меня даже поинтересовались, что конкретно я бы хотел откушать в воскресенье и чем запить. На высказанную идею про фуа-гра в малиновом соусе с трюфелями и шампанским «Кристалл» был нещадно бит и изгнан на кухню – чистить картошку. А профессор вообще проникся уважением, когда узнал, что я не повеса какой-то, а всерьез занимаюсь наукой, причем под руководством заместителя директора Института питания.

– Вышло даже легче, чем ожидали.

– И что говорит Морозов?

Николай Евгеньевич дочитал протокол, закурил трубку. Причем с целым ритуалом. Сначала каким-то хитрым приспособлением вычистил ее в пепельницу, потом набил табаком, утоптал. Достал импортную зажигалку с горизонтальным соплом…

– Я не помешаю, если покурю?

– Вы у себя дома, – пожал плечами я, удивляясь такой вежливости. – А Морозов говорит, что если удастся доказать взаимосвязь бактерии и язвенной болезни, это Нобелевка по физиологии и медицине. Но нам ее не дадут.

– Это почему же? – Шишкин раздраженно пыхнул трубкой.

– Потому что за всю историю из наших премию по медицине дали только Павлову и Мечникову. И было это до революции. Советских медиков и ученых шведы ни разу не премировали.

– Политика, – вздохнул отец Лизы, еще раз посмотрев на протокол. – Хочешь, я поговорю с Чазовым?

Ого, это уже уровень.

– Насчет Нобелевки?

– Нет, – Шишкин засмеялся. – Мы можем устроить клинические исследования на базе ЦКБ.

Бинго! Это я и планировал. Только впрямую переть не хотелось. А теперь Шишкин как бы сам, по собственной инициативе вписался.

– Не перехватят тему? Желающие то найдутся. Небось еще какие-нибудь именитые…

– Если Чазов поддержит, побоятся. И потом, кто первый пошлет статью в научный журнал, у того и приоритет!

– Да нечего еще слать. Надо сначала на животных опробовать, потом уже к клиническим испытаниям подходить.

– Ладно, как будете готовы, дай знать. – Шишкин затянулся трубкой. – Тут не только награды и премии. Это приоритет в науке. Он дорого стоит. Новые лекарства, методы лечения…

– Иностранные конференции и симпозиумы, – подхватил я. – Выезды за рубеж…

– Ты умный парень. Я сразу это понял. Аня тебя почему-то невзлюбила… Но мы это исправим. Пойдем в столовую, пора отметить твой успех.

* * *

За обедом я старательно поднимал тосты, подливал дамам вино, Шишкину – коньяк. Кроме протокола опытов мне до зарезу нужно было подпоить Николая Евгеньевича и выведать у него насчет Хаммера и его дочки. Не может быть, чтобы не знал об этом случае – врачи те еще сплетники. Особенно придворные.

– Трудно на скорой работать? – спросил Шишкин, после того как уже и выпили, и закусили, и наступил тот трепетный момент между основным приемом пищи и десертом, когда люди пытаются развлечь друг друга.

– По всякому бывает, – ответил я. – Иногда грустно, чуть реже – весело.

– И что там может быть смешного? – полюбопытствовала Анна Игнатьевна.

Наверняка три бокала португальского портвейна, которые она выдула за обедом, чуть смягчили ее сердце, и сейчас она смотрела на меня уже не с глубокой пролетарской ненавистью, а с легким аристократическим презрением.

– Ну вот недавно было, – чуть повспоминав, начал я. – Послали нас на отравление таблетками. Реаниматологов не было свободных, вот мы и поехали. Медикаментов наглоталась девочка лет пятнадцати, ей не то мама гулять с мальчиком запретила, – в этом месте Лиза заулыбалась, глядя на хмурую маму, – не то с уроками какая-то трагедия случилась. Путались они в причинах. Ладно, раз такое дело, надо, извините, промывать желудок. Ну вот, я пока готовлю все необходимое: зонд, таз мама притащила…

– Мне делали эту ужасную фиброгастроскопию, помнишь, Коля? – влезла с воспоминаниями хозяйка. – Я так мучилась тогда.

Ого, какое вино хорошее. Надо срочно налить еще бокальчик буржуинского партейного, Анна Игнатьевна в этом остро нуждается!

– Да, очень неприятная штука, –