* * *

Это было сообщение от Карлы.

Она пыталась дозвониться до меня, но я перенаправил ее звонок на голосовую почту. Я смотрел на Тэлон.

Она оставила голосовое сообщение, но я не прослушал его. Я смотрел в глаза Люсиль.

И тогда она прислала текстовое сообщение, прочтя которое я едва не умер.

Папа в больнице. У него инфаркт. Пожалуйста, возвращайся.

* * *

Ближайшим рейсом я вылетел домой. Из-за нервного напряжения я всю дорогу держал кулаки сжатыми и боялся дышать полной грудью. Когда самолет совершил посадку, я прыгнул в первое попавшееся такси и помчался в больницу. Вбегая в приемное отделение, я почувствовал, что вся грудь словно бы горит изнутри. Ощутив это жжение, я задрожал всем телом и попытался избавиться от переполнявших меня эмоций.

С ним все хорошо.

С ним должно быть все хорошо.

Если профессор Оливер не выкарабкается, я этого не переживу. Если вдруг почему-то его больше не будет рядом со мной, я не переживу. Добежав до отделения, я сразу увидел Мэри и Карлу. А затем Люсиль и спящую на ее коленях Тэлон. Как давно она здесь? Откуда она вообще узнала? Я не говорил, что возвращаюсь. Каждый раз, пытаясь сказать ей об этом в сообщении, я в итоге удалял текст. Если бы я сказал, что у профессора Оливера случился инфаркт, этот факт стал бы реальностью. И я точно умер бы по дороге домой.

Это не может быть реальностью.

Он не может умереть.

Тэлон даже не вспомнит его.

А она обязана запомнить лучшего в мире человека.

Она должна знать моего отца.

— Откуда ты узнала? — сказал я и нежно поцеловал Тэлон в лобик.

Люси кивком указала на Карлу.

— Она позвонила, и я сразу же приехала.

— Ты сама-то в порядке? — спросил я.

Люси поморщилась.

— Нормально. — И, взяв мою руку, слегка пожала ее. — А ты?

Прикрыв глаза, я с трудом сглотнул и очень тихо — так тихо, что сам не понял, действительно ли произнес это слово — сказал:

— Нет. — А потом, извинившись перед Люси и пообещав вернуться позже, ушел к Мэри. Люси в ответ сказала, чтобы я не волновался: она будет с Тэлон столько, сколько необходимо. Я был благодарен ей за это: за ее заботу о Тэлон, за то, что она остается здесь ради меня и моей дочери, хотя сам я нахожусь здесь ради других людей.

— Мэри, — позвал я. Она посмотрела на меня, и от боли, переполнявшей ее взгляд, моя душа готова была разорваться. Вид Карлы, сломленной и слабой, окончательно разбил мне сердце.

— Грэм! — воскликнула Мэри и поспешила ко мне.

Я обнял ее и крепко прижал к груди. Она открыла рот в попытке сказать что-то еще, но не смогла произнести ни слова. Мэри начала безудержно рыдать, как и ее дочь, которую я тоже крепко обнял. Я крепко прижимал их обеих к себе, стараясь вселить в их дрожащие тела уверенность в том, что все будет хорошо.

Я стоял, как вековой дуб во время урагана, не имея права согнуться, потому что эти женщины нуждались во мне. Я должен быть для них опорой. Им нужны сила и смелость, и я дам им это. Потому что именно этого хотел от меня ОН.

Быть храбрым.

— Что произошло? — спросил я Мэри, когда она немного успокоилась. Я подвел ее к стоящему неподалеку креслу и усадил в него.

Плечи ее поникли. Нервно сцепив пальцы, с легкой дрожью в голосе она сказала:

— Он сидел в своем кабинете и читал, а когда я вошла, чтобы узнать… — Ее нижняя губа задрожала. — Понятия не имею, сколько он там пролежал. Если бы я пришла туда раньше… если бы…

— Прекрати все эти «если бы». Немедленно, — сказал я. — Ты сделала все, что могла. Мэри, здесь нет твоей вины.

Она кивнула.

— Я знаю. Знаю. Мы готовились к этому дню. Просто я не думала, что он наступит так скоро. Я думала, у нас еще есть время.

— Готовились? — растерянно спросил я.

Она зажмурилась и попыталась вытереть слезы, но они все равно продолжали катиться по щекам.

— Он не хотел, чтобы я тебе говорила.

— Говорила о чем?

— Грэм, он болен уже давно. Несколько месяцев назад врачи сказали, что если не сделать операцию, то через несколько месяцев его сердце просто перестанет биться. Но делать операцию — это тоже большой риск, и он отказался. Ведь раньше он уже перенес несколько подобных. Я долго и упорно уговаривала его согласиться, но он очень боялся, что уйдет в тот день и больше никогда не вернется. Он сказал, что предпочитает каждый отпущенный ему день провести в окружении любимых людей.

Он знал?

— Почему он мне ничего не сказал? — спросил я, чувствуя и досаду, и гнев.

Мэри взяла мои руки в свои и понизила голос.

— Он не хотел, чтобы ты от него отдалялся. Олли думал, что если ты узнаешь о его болезни, то станешь холодным и отстраненным, чтобы защитить себя от слишком сильных чувств. Он понимал, что ты окончательно уйдешь в себя, и эта мысль разбивала его сердце, Грэм. Он очень боялся потерять тебя, потому что… ты был для него сыном. Ты был для нас сыном. И если бы в последние дни его жизни ты покинул бы его, Олли оставил бы этот мир с тяжелым сердцем.

В груди защемило, и мне потребовались все внутренние силы, чтобы не заплакать. Я покачал поникшей головой.

— Он мой лучший друг.

— А ты — его, — ответила Мэри.

Мы ждали и ждали, когда уже, наконец, придут врачи и прольют свет на происходящее. Вскоре один из них появился и вежливым кашлем привлек наше внимание.

— Миссис Эванс? — спросил он.

Мы все повскакивали со своих стульев — нервы были на пределе.

— Да, это я, — ответила Мэри, и я взял ее дрожащую руку в свою.

Быть храбрым.

— У вашего мужа была остановка сердца. В данный момент он находится в реанимации — его подключили к аппарату искусственной вентиляции легких. Должен сказать правду: дышать самостоятельно, без аппарата, он не сможет. Мне очень жаль. Я знаю, это тяжело принять, поэтому могу организовать вам встречу со специалистом, который поможет в принятии верного решения.

— Вы хотите сказать, что мы должны либо отключить аппарат, либо оставить его в том состоянии, в котором он сейчас? — спросила Мэри.

— Да. Но прошу понять правильно — он в тяжелом состоянии. Мы не сможем для него ничего сделать — разве что обеспечить комфорт. Мне очень жаль.

— О, Боже! — воскликнула Карла, падая в объятия Сьюзи.

— Можно нам повидать его? — спросила Мэри дрожащим голосом.

— Да. Но только члены семьи. И только по одному, — ответил врач.