С комом в горле я слушала рассказ Грэма. Его плечи поникли, но он, изо всех сил стараясь держать себя в руках, продолжал говорить:

— В таких ситуациях я самый бесполезный человек. Я не знаю, как утешать людей, не знаю правильных слов — обычно это делал он. Поэтому я просто сел. Я сидел напротив, а он безудержно рыдал. Я просто сидел и позволял ему чувствовать, как рушится мир. Я сидел до тех самых пор, пока он не смог сказать, что именно причинило ему такую сильную боль. В этот день один из его бывших учеников покончил с собой. Оливер не видел этого студента много лет, но помнил его: и улыбку, и грустный взгляд, и потенциал. Известие о его смерти ранило Оливера в самое сердце. Он посмотрел мне в глаза и сказал: «Сегодня мир стал немного темнее, Грэм». А потом вытер слезы и добавил: «Но все же я верю в то, что завтра снова взойдет солнце».

Из глаз Грэма полились слезы, и он сделал паузу, чтобы выровнять дыхание, а потом продолжил, обращаясь непосредственно к семье профессора Оливера:

— Мэри, Карла, Сьюзи! Я зарабатываю тем, что неплохо пишу, но говорить умею не очень хорошо. Я не знаю, какими словами можно объяснить то, что произошло. Я не знаю, в чем смысл жизни и почему смерть обрывает ее. Я не знаю, почему ушел именно он. И я не вижу смысла лгать вам и говорить, что все происходит не просто так. Но я точно знаю, что вы любили его, а он любил вас. Любил всем своим большим сердцем. Возможно, когда-нибудь этот факт поможет вам пережить очередной день. Возможно, когда-нибудь он подарит вам покой. И ничего страшного, если это произойдет не сегодня. Для меня — точно не сегодня. Я не чувствую покоя. Я чувствую себя обманутым, покинутым, обиженным и одиноким. В моей жизни никогда не было человека, на которого я мог бы равняться. Я не знал, что значит быть настоящим мужчиной, пока не встретил профессора Оливера. Он был самым лучшим человеком из всех, кого я знал. Он был для меня самым лучшим другом. И сегодня мир стал намного темнее, потому что Олли ушел. Он был для меня отцом, — сказал Грэм, и по лицу его текли слезы. Сделав глубокий вдох, он закончил: — И я навсегда останусь его сыном.

* * *

Последние несколько дней я спала с Грэмом в одной кровати. Казалось, он успокаивался, понимая, что не один. А я очень хотела, чтобы он обрел хоть какой-то покой. Май выдался дождливым, и звуки льющихся за окном водяных струй были для нас колыбельной.

В одно из воскресений я проснулась на рассвете от раскатов грома и, повернувшись на другой бок, увидела, что Грэма нет рядом. Я выбралась из-под одеяла и пошла проверить, не у Тэлон ли он, но, зайдя в детскую, обнаружила малышку спокойно спящей.

В поисках Грэма я обошла весь дом, вышла на веранду и заметила какую-то тень в саду. Быстро натянув дождевик и схватив зонтик, я вышла на улицу. Грэм, промокший насквозь, стоял с лопатой в руке.

— Грэм! — окликнула я его со спины, пытаясь понять, что он делает. Но, взглянув в сторону сарая, увидела большой саженец дерева, ожидающий посадки.

Дерево Олли.

Он даже не обернулся, чтобы посмотреть на меня. Кажется, Грэм даже голоса моего не слышал. Он просто продолжал копать яму, подходящую для посадки дерева. У меня душа разрывалась при виде того, как он, насквозь мокрый, копает все глубже и глубже. Держа зонт над головой, я подошла и тихонько похлопала его по плечу.

Он повернулся. Судя по его виду, мое присутствие его удивило. И в этот момент я увидела глаза Грэма.

«Вся правда в его глазах,» — сказал мне Олли.

И в ту ночь я увидела это. Я увидела, как защитный панцирь Грэма сломался. Сердце его разрывалось — с каждой минутой, с каждой секундой. Поэтому я сделала единственное, что смогла придумать.

Положив зонт на землю, я взяла лопату, встала рядом с Грэмом и начала копать. Мы не обменялись ни единым словом — в этом не было необходимости. Каждый извлеченный ком земли мы сопровождали вздохом в память об Олли. Как только яма стала достаточно большой, я помогла Грэму принести дерево, и мы вместе посадили его и присыпали корни мокрой землей.

Грэм сел прямо на землю, не обращая внимания на непогоду — дождь поливал нас не переставая. Я села рядом с ним. Он сидел, обхватив колени руками и сцепив пальцы. Я сидела по-турецки, положив ладони на колени.

— Люсиль? — прошептал он.

— Да?

— Спасибо.

— Всегда пожалуйста.

Грэм

— Люсиль! — как-то вечером позвал я ее из кабинета. Последние несколько дней я заставлял себя садиться за рабочий стол и писать. Я знал, что именно этого хотел бы от меня профессор Оливер. Он хотел бы, чтобы я не сдавался.

— Да? — спросила она, входя в комнату.

Сердце мое пропустило удар. Без макияжа, с небрежной прической она выглядела такой уставшей и… единственной желанной для меня.

— Я… мне нужно отправить несколько глав моему редактору. Обычно их сначала читал профессор Оливер, но… — Я поморщился. — Не могла бы ты прочесть их?

Ее глаза округлились, и лицо осветилось широкой улыбкой.

— Ты шутишь? Конечно! Дай-ка взглянуть!

Я протянул Люси листы с главами, и она села напротив меня. Закинув ногу на ногу, она начала читать, вникая в каждое слово. Пока взгляд Люси был прикован к моей рукописи, я не сводил глаз с нее самой. Иногда ночами я гадал: как бы все обернулось, не будь ее? Как бы я сумел выжить, не появись в моей жизни эта чудачка?

Удивительно, почему я так долго не могу сказать ей, что во всем мире она одна из самых дорогих для меня людей?

Люси Палмер спасла меня от власти тьмы, и я никогда не смогу в полной мере отблагодарить ее за это.

Через некоторое время ее глаза наполнились слезами. Она прикусила нижнюю губу и, прошептав себе под нос «Вау», перелистнула страницу. Люси читала сосредоточенно, вдумчиво, не торопясь.

— Вау! — закончив, снова пробормотала она и сложила листы стопкой на коленях. Покачав головой, она подняла на меня взгляд и сказала: — Ничего себе!

— Тебе не понравилось? — спросил я, скрещивая на груди руки.

— Это идеально. Это абсолютно идеально.

— Ты изменила бы что-то?

— Ни единого слова. Олли был бы горд.

Легкий вздох сорвался с моих губ.

— Хорошо. Спасибо.

Люси встала и направилась к двери, но я снова окликнул ее.

— Ты не хотела бы составить мне пару на свадьбе Карлы и Сьюзи?

С легкой улыбкой Люси пожала плечами.

— Я ждала, что ты попросишь меня об этом.

— Я не был уверен, захочешь ли ты пойти. Я… в смысле… это странно — приглашать друга на свадьбу.

Люси посмотрела на меня, и в ее шоколадных глазах появилась легкая грусть.

— Ох, Грэм-Сухарь, чего бы я только ни отдала, чтобы стать для тебя больше, чем другом, — сказала она так тихо, что я задумался, не послышались ли мне эти слова.