– Родители есть, и сестра тоже. – В ее ответе слышался вызов.

– Ну вот видите! А коллеги, друзья, приятели?

– Я не работаю… Кроме того, знаете, мне нет дела ни до кого больше. Мой муж для меня единственный друг и приятель.

– Был… Я хочу сказать, он был вашим другом и приятелем. Но он ушел, я так поняла.

– Вам нравится меня мучить? – Катя подняла на врача полные боли глаза.

– Нет. Но вам придется принять его решение, если вы хотите жить дальше.

– Но я не хочу жить дальше!

– Очень жаль. Но чего вы добьетесь своей смертью? Хотите ему отомстить, желаете, чтобы он кропил слезами вашу могилу?

– Боюсь, мне бесполезно на это рассчитывать. Он сказал, что любит другую женщину.

– Так зачем вам умирать?

Катя вздохнула.

– Я просто не знаю, как жить дальше. Я не в силах вынести эту боль.

– Вот поэтому вы здесь, – мягко улыбнулась врач.

– Кстати, где я? – задала Серебровская несвоевременный вопрос. Если это не тюрьма, почему тогда зарешечены окна?

– Это не секрет. Вы в психоневрологической больнице после неудавшейся попытки суицида, – пояснила врач.

– В психушке?! – ахнула Катя.

– Можно и так назвать. Но в вас лично я ничего ненормального не нахожу. Обычная женщина, не сумевшая самостоятельно справиться со стрессовой ситуацией. Однако вам придется у нас задержаться и немного подлечиться. Вы согласны со мной, что вам нужна помощь?

– Я не знаю.

Катя была настолько ошеломлена своим открытием, что на время выпустила из головы личные проблемы. Вот почему ее соседка по палате так странно себя вела, и вот откуда взялся этот странный прием привязывать людей к кровати!

Доктор восприняла пассивность пациентки как добрый знак и даже одобрительно похлопала ее по плечу.

– Вот и хорошо. Я вам пропишу назначение. Ведите себя разумно, и никто больше не будет вас связывать. Кстати, не бойтесь. У нас приличное место, потому что буйных и опасных мы здесь не держим.

Она собиралась уйти, но Катя вдруг осознала, что ей обязательно нужно задать один важный вопрос. Она умрет, если не узнает!

– А он знает, что я здесь? – вырвалось у нее, прежде чем доктор повернулась к ней спиной.

– О ком вы говорите?

– О муже, понятно. Это он направил меня сюда?

– Я не знаю, что известно сейчас вашему мужу, – пожала плечами врач. – Но помощь вызвала какая-то женщина, родственница, скорее всего. Впрочем, я думаю, вы сами все скоро узнаете.

Она ушла, и тонкий аромат цветочных духов растворился в спертом воздухе палаты.

Вопреки заверениям врача, пребывание в психоневрологическом отделении мало напоминало Кате пребывание в больнице. Скорее в тюрьме. Психиатры появлялись и исчезали, зато жизнью отделения заправляли в основном медсестры, санитары и уборщицы. Нравы здесь царили тюремные: прав тот, у кого больше прав. Не то чтобы Кате доводилось видеть сцены насилия, но ощутить собственную незащищенность и бесправность ей пришлось в полной мере. Унизить, назвать дурным словом мог любой, и для этого был совсем не нужен повод. Ее смущали открытые туалеты и душевые, куда в любой момент могли зайти, чтобы проверить, не предпринимает ли неудачливая самоубийца новую попытку свести счеты с жизнью. Ее пугали бледные, тощие, вялые больные, которые еле волочили ноги по коридору, мрачно глядя на нее исподлобья. Она плохо спала по ночам, потому что когда затихали звуки дня и в палате гасили свет, оставляя лишь ночную подсветку, ей чудилась угроза и она часами лежала в кровати, вслушиваясь в каждый шорох. Ее угнетали металлические миски и кружки, которые выдавали в столовой к обеду. Стекло было запрещено по причине того, что могло стать в руках безумца орудием. Шпильки были под запретом, поэтому она заплетала волосы в косу, скрепляла кое-как концы, так и ходила. Впрочем, ей не было дела до своего внешнего вида. В один из дней ее навестили родители и сестра. Радости от их визита она не испытала, только неловкость. Родственники находились в шоковом состоянии и от места, где пребывала Екатерина, и от того, в кого она превратилась. Отец молчал и выглядел подавленным. Мать смахивала слезы и иногда укоряла ее: «Как ты могла?», «В чем мы-то виноваты?». Что могла ответить Катя? Зато Маруся испытывала душевный подъем. Именно она обнаружила Екатерину в ванной комнате, и она вызвала помощь. Сестра чувствовала себя героиней и считала, что на правах спасительницы может читать Кате нравоучительные проповеди. Она постоянно что-то говорила, выискивая в своем арсенале самые шаблонные аргументы: вспоминала про долг перед ближними, про цель жизни, про то, что и на ее улице будет праздник. Катя была уверена, что сестра стала бы первой противницей такого «праздника», ведь когда в ее жизни все было ровно и хорошо, сестру буквально распирало от злости. Конечно, она понимала, что нужно держать себя в руках и стараться найти в себе силы, чтобы поблагодарить Марусю за спасение, заверить всех, что подобного больше не повторится. Но она устала и не хотела лгать, глядя в полные боли глаза родителей. Она даже почувствовала облегчение, когда родственники ушли, не обещая, впрочем, ее навещать. Они сочли ее поступок предательством, прощение которому она получит не скоро. Однако Серебровской было все равно. Она даже не попросила походатайствовать перед главным врачом больницы о своей выписке, что делали многие из тех, кто попадал сюда по причине суицида. Она жила как в аду, но считала, что не заслуживает ничего большего. Да и какая разница? Муж-то все равно ушел.

Все изменилось через неделю, когда ее вдруг перевели в отдельную палату. Там была удобная кровать, маленький холодильник и даже телевизор. На тумбочке лежали фрукты и цветы. Екатерина испуганно озиралась, словно невзначай попала в царские палаты. Рядом с ней стояла санитарка, держа в руках пакет с ее вещами. По ее довольному лицу было видно, что она готова служить пациентке верой и правдой.

– Ну как вам здесь, голубушка? – раздался за спиной незнакомый голос, и, обернувшись, Екатерина увидела благообразного пожилого джентльмена с аккуратной бородкой. Он был в белом халате, из чего Катя сделала вывод, что он врач, скорее всего, какой-нибудь знаменитый профессор. Все в его облике было солидным, респектабельным: великолепные ботинки, дорогой костюм, запонки и заколка для галстука с бриллиантовым глазком. Несмотря на немолодой возраст, мужчина определенно был щеголем. На его пальце Катя заметила перстень, а воздух вокруг незнакомца благоухал дорогим парфюмом. Оставалось только гадать, каким ветром занесло почтенного господина в заштатное психоневрологическое отделение самой обычной больницы. Неужто светило науки заинтересовалось персоной Кати и решило написать о ней очередной научный трактат?

Все это, очевидно, было не так, и Серебровская ждала объяснений.

– Семен Иосифович Грановский, – представился мужчина и даже поклонился ей на старомодный манер. – Адвокат.