— И что из этого получилось? — заинтересовался мой детектив.

Фрося заплакала в три ручья, а Арнольд сообщил:

— Якудза-пахан про роман их узнал и обрадовался. Покоя емуне давал этот универмаг. Злился он на художницу, все в толк взять не мог, каксопливая девка опередила его, по дешевке приличную собственность раньше Якудзыскупила.

Я опять воззрилась на Фросю:

— Действительно, как? Как ты дешевую собственность раньшеЯкудзы скупила?

— Мой двоюродный брат был правой рукой губернатора, — сквозьслезы призналась подруга, чем Арнольда просто убила.

— Неужели! — страшно горюя, воскликнул он. — Хорошим братантвой был мужиком! Я пил с ним однажды на празднике, на дне города.

— Как же вы с ним пересеклись? — всхлипнув, спросила Фрося.

— А случайно! В самый разгар праздника мы встретились подстолом с твоим братаном. Правил, он с губернатором, правда, хреново, но затокак, чертяка, пил! Да-а, хороший был парень!

Я удивилась:

— Был? Почему это “был”?

Арнольд украдкой смахнул скупую мужскую слезу и сообщил:

— Потому что Якудза его пришил, как и всех, кто не лег поднего. Пришить-то пришил, а поздно, универмаг уже у девчонки. Вот и начал паханкопать под художницу. Просто нахрапом брать страшно ему, а ну как заграницапоможет, из-за художницы шум поднимет.

— Да, — согласилась я, — у подруги моей за границей многопоклонников.

— Не у меня, у моих картин, — обиженно пискнула Фрося.

— Вот и обрадовался Якудза, — продолжил Арнольд, — когдаузнал про статью и роман. Наконец-то и у художницы обнаружилось слабое звено.Для начала девчонку легонько пугнули.

Ефросинья зло сверкнула глазами:

— Легонько? Подожгли цветочный мой магазин! Ни одной неосталось фиалочки! Все погибли!

— Изверги! — гаркнула я, хоть и слабости к цветам не имела.— Креста на них нет!

— Эт-точно, — согласился Арнольд. — Я историю эту слыхалкраем уха, но и тогда подивился как Якудза жесток. Вот когда я дал себестрашную клятву не попадать под горячую руку Якудзы!

Я возмутилась:

— А он все о любимом себе! Да на кой ты нам нужен! Ты ипафос твой! Клятву он дал!

Отчитав Арнольда я обратилась к подруге:

— Фрося, что дальше-то было? Рассказывай поскорей, пока яеще живая!

Она вытерла слезы и тяжко вздохнула:

— А дальше ты знаешь. Наехали на меня по полной программе.Только сейчас и узнала, что причастен к наезду Якудза, а тогда все гадала, дакакой там!

Фрося махнула рукой и продолжила:

— Разве такую загадку без помощи разгадаешь. Да и некогдабыло. Пришли бандиты ко мне и спросили: “Цветочный ларек твой сгорел?”“Сгорел”, — отвечаю. Они ухмыляются и говорят: “Значит видишь ты, что шутить стобой не намерены. Поэтому быстро бумаги все нам подпиши и от универмагаотваливай”.

Я ахнула:

— И ты подписала?

— Почему, — обиделась Фрося, — я спросила, чем они угрожают,если не подпишу. Вот тогда-то они и сообщили, что будет плохо ЕМУ.

— Кому? — это мы хором спросили: я, мой детектив и Арнольд.

— Кому-кому, этому, губернатору, — ответила Фрося и шмыгнуланосом, кивнув на экран.

— Точнее, тому, кто метил туда, — злорадно вставил Арнольд.

Детектив мой так из-за истории этой расстроился, что светлыйразум свой потерял, иначе с чего бы он глупо спросил:

— Куда?

— Что — куда? — удивился Арнольд.

— Кто куда метил? — повторил вопрос детектив.

— Фроськин министр на пост губернатора! — рявкнула я,страшно психуя.

И, разумеется, не удержалась, вынуждена была правду сказатьпрямо в глаза:

— Дура ты, Фроська! Из-за чинуши какого-то универмаг свойотдала! Да гори он синим пламенем, этот министр!

— Взяточник он, сто пудов, еще тот! — вставил Арнольд и воправдание нелогично добавил: — А кто нынче не взяточник?

Я поощрила его:

— Эт-точно, нынче все или берут или дают.

— Не страна, а публичный дом, — философски обобщил детектив.

Мне стало до боли обидно. И за подругу и за страну.

— И в этом публичном доме Фроська моя решила играть вблагородство! — психуя, воскликнула я. — Мало того, что министр, так еще инамылился в губернаторы! Разве приличный человек станет себя так вести? Это жевсе одно, что прилюдно признаться: “Я тут слямзить у вас хочу все, что плохолежит, поэтому голосуй за меня, добрый народ”.

— Эт-точно! — согласился Арнольд. — А в нашей стране всеплохо лежит.

Возражений я не нашла, и от этого мне почему-то стало ещеобидней.

— Не стоит он Фроськиного универмага, старый жлоб! — злорявкнула я. — Даже шоколадки девушке не подарил, а она за него такуюсобственность отвалила! Сумасшедшая, честное слово!

— Я же любила его! — закричала подруга и опять зарыдала.

— Да-а, — задумчиво пропел детектив, — есть еще женщины врусских селеньях.

Теперь мне стало досадно:

— Конечно есть, я ради бывшего мужа Роберта жизнью своейрисковала. Но жизнь — это жизнь, а универмаг — это универмаг.

— Да еще трехэтажный! — вставил Арнольд.

— Да еще в центре города! — добавила я. — Даже мой бывшиймуж Роберт…

Закончить я не успела — Фрося перестала рыдать ивзволнованно осведомилась:

— Почему Роберт бывший? Неужели вы развелись?

Я поразилась ее наивности и с чувством воскликнула:

— А ты считаешь, что после моего оргазма с твоим неудавшимсягубернатором Роберт захочет оставить меня своею женой? Не говорю уже освекрови!

Фрося схватилась за голову:

— Господи! Ужас какой! Рушится жизнь самой Мархалевой!

Ну и позднее у девушки зажигание. Я ее успокоила:

— Жизнь моя давно уж разрушилась, в тот самый миг, как чертменя дернул прилететь в ваш мафиозный город.

Вот зачем я это сказала? Несправедливость себе позволила.Будто у нас другие есть города, не мафиозные. По этому поводу у меня, как уполитика, мгновенно назрела целая речь, пламенная, с призывом к народу, нодетектив прозаически меня перебил.