— А в чем дело? — настораживаясь, спросила я.

— Ха! Она еще спрашивает! — рассердилась Тамарка и завопила:— Мама, ты невозможная! Пропадаю я без тебя!

“Ну и дела: я здесь без нее пропадаю, она там — без меня”, —подумала я и снова спросила:

— А в чем дело?

— Купила я, Мама, себе сапоги! Отвальные и отпадные! Теперьу меня ножки стройные, как у девочки!

Если честно, не уверена я хорошо ли когда у бабы сорока схвостиком лет (ближе к пятидесяти, это я вам по секрету)…

Так вот, не уверена я, когда у женщины пышного знойноговозраста девичьи ножки, тонкие и костлявые. Но, зная к чему Тамарка клонит моя,раздраженно ей отвечаю:

— Тома, разве можно так безжалостно хвастать?

— Мама, ты невозможная! — психует она. — Я месяц гонялась заэтими сапогами, слушала втюхивания продавцов, мучилась, все подряд примеряла…Должна же я теперь погордиться!

— А мне что прикажешь делать пока ты будешь гордиться? Тыподумала, чем в это время буду я заниматься?

— Тоже гордись.

— Чем? — поразилась я.

Тамарка с важностью сообщила:

— Не чем, а кем. Гордись мной. Гордись тем, что у тебятакая, как я, подруга.

— Тома, по этому поводу давно уж скорблю — для гордостиместа совсем не осталось.

Казалось бы, беседа старых подруг едва началась, трех словне успели толком сказать, и что же вы думаете, Фрося уже нетерпеливо толкаетменя под локоть. И шипит:

— Ты не забыла о чем собиралась просить?

Я раздраженно отмахнулась от Фроси:

— Да помню, успею.

— Мама, ты невозможная! — заверещала Тамарка. — Что ты тампомнишь? Куда ты успеешь? Со своей дырявой памятью везде ты опаздываешь!

— На этот раз, Тома, не опоздала, — “пожалилась” я. —Угодить к бандитам успела.

— И что ты там делаешь? — задумчиво осведомилась Тамарка.

— Жду смерти сижу. Ты что, телевизор не смотришь?

— Мама, ты невозможная! Когда мне смотреть телевизор?Постой, а чего хотят от тебя бандиты? С тебя же нечего взять, кроме мочи наанализы.

После такого оскорбительного для меня заключения пришлосьпредположить:

— Думаю, они через меня к тебе подбираются. У тебя многочего можно взять.

Тамарка с присущей ей легкостью сделала правильноезаключение:

— Мама, это что же выходит, если тебя убьют ты моих новыхсапог никогда не увидишь?!

Я философски заметила:

— Видимо, не судьба.

— Как это не судьба! — возмутилась Тамарка, бессменныйстроитель своей судьбы. — Мама, ты невозможная! — взвизгнула она. — Сейчас жемне говори где ты находишься!

— Зачем? — безразлично полюбопытствовала я.

— Сию же минуту туда высылаю свою группу захвата! Всех! Всехпокрошу!

Я погордилась: вот как я подруге своей дорога — точнее моемнение о ее сапогах.

Женщины — это женщины! То, что они имеют, у них не отнять!

Дальше пошло как по маслу: Арнольд продиктовал точный адресмоей Тамарке, она сказала что голос у него ничего и потребовала меня обратнодля приятной беседы.

— А теперь, Мама, рассказывай, что там происходит!

Пришлось вкратце обрисовать какие на меня напали напасти.Вкратце потому, что Тамарка никогда не отличалась терпением. Я еще и дооборванных кружев французского костюма путем не дошла, она уже завопила:

— Мама, к черту твой ужасный костюм! Как там поживает мойвраг Якудза, это ты мне лучше скажи!

Какое удачное совпадение! Вот что значит настоящая дружба:случайно обзавелась новым врагом — оказалось, он старый враг ближайшей подруги.

— Тома, — воскликнула я, — ты же знаешь, тебя никогда я непредавала! Твой враг — мой враг!

— Это понятно, — отмахнулась Тамарка, — если ты когда ипыталась подружиться с моим врагом, то я всегда знала как вас рассорить. Ты вотчто мне лучше скажи, где найти его, эту сволочь Якудзу? Ты знаешь?

— Знает Арнольд, — заверила я.

— Чудесно, прямо самолетом нашей компании группу захвата ивысылаю. Через два часа, максимум через три, вас будут спасать. Приготовьтесь.

— И приготовлюсь, Тома, и поруковожу истреблением всеобщеговрага, подлюки Якудзы. Целиком положись на меня, не прогадаешь, — заверила я,за что получила поцелуй от подруги и восклицание “Мама, ты невозможная!”.

После этого оставалось одно: терпеливо ждать группу захвата.

Этим и занялись мы с Арнольдом, любимцем моим. Детектив же,спевшийся с Фросей, зловредно мешал нам (вот оно, влияние неисправимойсвекрови!).

— Зря вы кашу эту нам заварили, — назойливо зудел он. — ВашаТамарка рада под марку спасения подруги учинить разборку кровавую, ей выгоденпередел мафиозного рынка, а нам от этого только шишки достанутся.

— И свобода, — напомнила я.

Едва я это сказала, как и последний козырь был выбит из рук— за дверью “быки” затопотали.

Дальше события пошли по сценарию сильно затертому: Арнольд иЕвгений в диван залегли, мы сели сверху хлопать глазами, дверь распахнулась, напороге — Валет, снова свой пенис терзает (серьгу, серьгу!) и молчит чрезвычайнозагадочно.

Мы с Фросей насторожились, но тоже молчим. Не знаю почемуподруга молчала (видимо и у нее причина была), но я просто боялась раскрытьрот. По опыту знала, только рот слегка приоткрою как оттуда все под чистуюмстительно вылетит: и про Тамарку, и про группу захвата, и про то, что Якудзеконец!

Со свойственной мне одной твердостью решила я намертвозажатым рот свой держать: “Врете, так просто меня не возьмете! В голые руки недамся!”

И что же вы думаете, Валет помолчал-помолчал да и брякнул:

— Наступила пора комедь эту прямо сейчас кончать!

Мы с Фросей оцепенели. Не знаю, чем она занялась, а я “Отченаш” мысленной скороговоркой читала и, видимо, помогло: Господь услышал меня, аВалет, насладившись нашим оцепенением, без всякой охоты сказал:

— Вы свободны.

— От чего? — спросила я плохо ворочающимся в пересохшем ртуязыком.

Фрося меня поддержала, осведомившись:

— От жизни?

— Идите вы на хрен! — гаркнул Валет и сам пошел… из комнаты,к сожалению, из комнаты.