«Чтобы дверь за мной закрылась. А то так и останется стоять».

— Ну и что тебе здесь не нравится? Отличный рисунок!

«Вот именно. Как я ни старался, это всего лишь рисунок… Но все же — кто с тобой? Кого ты оставил за дверью?»

— Экий ты настырный. Там тоже пришелец, вроде тебя. Все познакомиться рвалась, а теперь застряла… Альба, где ты там?

Воронков стоял спиною к двери и хорошо видел Художника. И вновь, как и в первый момент встречи, из забавного узорчатого месива, неторопливо ползущих по хламиде пятен, образовался испуганный глаз: зрачок в ужасе расширился, а сам глаз раскрылся — круглее некуда.

— Я знаю, кто это… Я знаю, кто это… — Художник лепетал свою тарабарщину тихо-тихо, но его «слова» в мозгу Воронкова отдавались оглушительным эхом.

— Белый демон белого мира… Я ее уже видел, я ее видел в произведении классика, — так оно и называлось «Белый мир» — и я, глупец, думал, что она существует лишь в воображении знаменитого мастера! Берегись, она может быть очень опасной! Я точно знаю.

— Приятно слышать, — учтиво заметила альбиноска, — что хоть кто-то может меня оценить по достоинству. А ты… До твоего мирка мы ведь еще не добирались, так что — кто-то действительно меня придумал?

«— Не знаю. Если это и так, какая разница — ты есть. Точно такая, как на картине, и даже твои запаховые железы выдают такие же феромоны, какие автор, я знаю, почти год программировал на самом дорогом из генераторов. Только у него не совсем получилось. Созданные им запахи не смогли бы вступить в контакт с гормональной системой человека местной расы, у нас — и то не все поддавались их власти…»

— Хватит обо мне! — резко оборвала Художника альбиноска.

— А может, нет? — с нехорошим интересом спросил Воронков, для которого стала ясна по крайней мере одна из загадок этой женщины. Запахи, феромоны, гормоны… Какая, однако, пошлость!

— Я сказала — довольно… — голос Альбины завибрировал на низкой ноте. Художник отшатнулся, Джой зарычал — и Сашкина рука молниеносным движением выхватила «Мангуста» из-под плеча. Рукоятка пистолета словно сама ввинтилась в ладонь, уютно там расположившись.

— Продолжаем разговор? — предложил Воронков, отходя в сторону, чтобы видеть одновременно обоих.

Но Художник с альбиноской в приглашениях не нуждались. Он что-то спросил, она ответила — но поскольку разговаривали они между собой, Сашка теперь слышал лишь звуки их голосов. Отрывистые лающие звуки перемежались с мелодично пропеваемыми фразами… Нет, что-то понять все же было можно! Вот Альба что-то предлагает Художнику, он не верит, она убеждает… Воронков напрягся, пытаясь вникнуть в смысл разговора, — но в этот момент Художник обратился к нему сам.

«Тебе здесь опасно. Вообще, здесь, в твоем мире. Я смогу тебя спрятать на время у себя, пока Белый Демон не уберет опасность».

— Неплохо. А собаку можно с собою взять?

«Конечно. Я бы еще долго искал нужный компонент для ввода моей Двери в реальность, а она может сделать это прямо сейчас».

Альбиноска, безусловно понимавшая, о чем идет речь, усмехнулась и, почти не глядя, опустила одну из кистей Художника в банку белой нитроэмали.

«Правильно, уж кто-кто, а эта должна в белом цвете разбираться…» — мелькнула у Сашки мысль.

А она тем временем подошла к картине и короткими точными движениями наложила три аккуратных мазка.

Лишь теперь Воронков понял, чем отличаются «картины» Художника от просто картин. Дверь оживала на глазах, приобретая объемность, вещественность. Как на убыстренной киноленте стебель вырастает из зерна, реальность словно бы вырастала из своего образа, созданного из самых обыкновенных красок. Этот неуловимый и в то же время явственный процесс занял меньше секунды, и вот — в доселе глухой стене красуется настоящая дверь, уже безо всяких больших букв в названии. Самая обычная, немного старомодная дверь, через которую Сашка Вороненок с собакой Джоем сейчас уйдут и укроются от неведомой опасности.

Художник повернулся, сделал несколько шагов и потянул ручку на себя. Ржавая пружина натянулась, и маленький человечек в нелепой хламиде уверенно шагнул в темноту, открывшуюся за ней. Шагнул, призывно махнул рукой и пропал из виду.

Пружина заскрипела, и дверь, соединяющая два мира, хлопнула примерно с тем же звуком, с каким хлопала дверь в знакомой булочной.

— Ну что, Джой, пойдем, что ли?

Сашка на мгновение перевел взгляд на собаку, и этого мгновения альбиноске хватило. Воронков успел лишь вновь повернуть голову — и увидел, как нечто, отдаленно напоминающее оружие, в руках у альбиноски извергло из себя знакомый, слишком знакомый голубой луч. Этот луч издевательски неторопливо пролетел через всю мастерскую и воткнулся в дверь, оставшись торчать там, словно стрела или копье. От места его удара по ярким краскам двери побежала волна серой бледности, словно этот голубой осколок стекла жадно выпивал краски из всего, до чего мог дотянуться.

Круг, в котором все цвета превращались в едва различимые оттенки серого, быстро ширился, и наконец эта серость сомкнулась на противоположной стене, погасив по дороге все четыре лампы. Все стало таким, как было, никаких следов яркой росписи на станках или пятен краски на полу не осталось — лишь поблекший силуэт двери продолжал держаться на стене.

Пес, напрягшийся было для атаки, так и не прыгнул. Оружие альбиноски не принесло вреда хозяину, и само это существо, недавно объявленное как «свои», тоже приближаться к нему не собиралось. Поэтому Джой ограничился тем, что оставил губы чуть поддернутыми, чтобы были видны клыки, и никаких действий предпринимать не стал.

А Сашка, словно зачарованный, следил за тем, как альбиноска подошла к стене, легко выломала голубую стекляшку из нее — и вслед за этим та часть стены, где была нарисована дверь, беззвучно осыпалась, словно сделанная из когда-то сырого, а теперь высохшего песка. В образовавшемся проеме стал виден дальний край лощины, несколько прудов, и один из факелов химзавода в темном небе.

— Зачем… Зачем?! — сначала прошептал, а потом выкрикнул Воронков.

Альбиноска ответила, не оборачиваясь.

— Затем, что ты должен оставаться именно здесь. И никуда не уходить.

— Ну что ж… Тогда я…

— Чего ты? — презрительно бросила она, остановившись в проеме. — Куда ты направишься? В Академию наук? В милицию, прости господи?

— Для начала можно и в милицию. Попросту припишу тебе налет на квартиру — а ты у нас дама приметная.

— Хм… Я думаю, ты умнее. А чтоб с ума своего глупостей не наделал, имей в виду: твой дружок душевный, который Козя, убит не очень стандартной пулькой. Прямо совсем нестандартной. Но ежели тебе ее следователь покажет — ты ее узнаешь. Нечего было по телевизорам стрелять, понял?

Ничего не отвечая, Сашка медленно начал поднимать пистолет.

Альбиноска стояла на месте, и, несмотря на то, что ее силуэт должен был быть черным, фигура ее продолжала сиять ослепительной белизной.