– А кто же еще? Надеюсь, вы не в претензии на него за это? –вскинул брови Амнуэль. – Разумеется, я строил линию защиты на той ненависти ипрезрении, которые питал Сергей к Майданскому. Эта история произвела своеблагоприятное впечатление и сыграла какую надо роль. Послужила смягчающимобстоятельством для Сергея. А личность «несчастной жертвы» утратила немалообаяния, которым пытался наделить ее прокурор! Думаю, если бы я мог пустить вход ту информацию, которую дала мне Майя Михайловна, ну, скажем, относительнотого, как она выходила замуж за Майданского, то это вызвало бы еще большееотвращение к убитому. Увы, она рассказала мне о себе при одном определенномусловии: сохранении строжайшей тайны. К тому же плохой это был человек илихороший, но Сергей все-таки убил его, вдобавок из оружия, носить которое неимел права, вдобавок будучи мастером-разрядником по стрельбе, так что линия нато, будто пистолет сам по себе взял да и выстрелил, была сломана обвинением всамом начале, я ее даже не разрабатывал, чтобы, наоборот, всего не испортить. Ивсе же именно благодаря Майе Михайловне ваш брат получил гораздо меньше, чеммог бы получить. Знаете поговорку: чем больше дают, тем меньше дают?

– Вы хотите сказать… – пробормотала Лида, но наткнулась напредостерегающий взгляд и благоразумно осеклась. Если даже этот загадочныйчеловек дает ей понять, что деньги Майи пошли на… ну, скажем, так: насмазывание рельсов, по которым катилось милосердие суда, то лучше не говоритьэтого вслух. Иначе Амнуэль будет вправе вновь назвать ее дурой.

– Между прочим, если быть на то пошло, – витиевато выразилсяв эту минуту адвокат, – я вам хочу объяснить позицию Майи Михайловны. Да,конечно, тем вечером она стала не просто богатой, но весьма богатой вдовой. Ноштука также и в том, что она – как вы. Она – как вы, понимаете? – повторил он снажимом.

– Нет, – честно призналась Лида. – В чем она – как я?

– Да в отношениях с Майданским! – нетерпеливо воскликнулМарк Соломонович. – Неужели вы думаете, что были его единственной, так сказать,пассией… пардон, жертвой? У этого молодого человека и впрямь былапатологическая страсть к девочкам-подросткам. И Майя тоже стала объектом этой патологическойстрасти. Она тогда училась в девятом классе, ей было пятнадцать, но выгляделаона такой маленькой и худенькой, что ее можно было принять за двенадцатилетнююдевочку. Именно этот возраст и именно этот образ и вызывали у Майданскогорезкий прилив крови к гениталиям. Ну а тут он был после бурного возлияния,вдобавок летняя жара усугубила ситуацию. Случилось все это в дачном поселкеСоюза художников, куда Майданский приехал к своему приятелю, сыну известного внашем городе художника. Поскольку он тут ни при чем и роли никакой в дальнейшейистории не играет, умолчим о нем. Отец Майи тоже был художником, тоже имелдачку в этом кооперативе, ну и, естественно, дочка проводила там каникулы.Майданский от нее просто свихнулся с первого взгляда. Может быть, это была дажелюбовь – только в очень своеобразном ее проявлении. Он выслеживал Майю целыйдень, а когда вечером увидел, что ее родители пошли в баньку на задворкахучастка, спокойно вошел в дом. Майя уже видела его вместе с тем приятелем, ихсоседом, восприняла его появление спокойно, впустила в дверь… Он прекраснопонимал, что девочка будет кричать, поэтому поднял на кухне люк в подвал,столкнул ее туда, сам спрыгнул следом и там, оглушенную, изнасиловал. После«освобождения» дурь у Майданского моментально прошла, он страшно испугался икинулся бежать. Майя Михайловна рассказала мне, что потом он всю жизнь упрекалсебя, что не убил ее в этом подвале. Тогда, дескать, никто ничего не узнал бы,и вся его жизнь прошла бы совершенно иначе. Она говорила, что жила с Майданскимвсегда с этим непреходящим ощущением страха смерти… Словом, Майданский убежал,а Майя осталась в подвале. Нашли ее родители – почти без сознания, в крови,сами понимаете. И она сразу назвала имя того, кто это сделал. Мать сталатребовать, чтобы отец завел машину и поехал на станцию за милицией – в поселке,сами понимаете, никакой милиции не было. Отец послушался, с трудом удержавсупругу от того, чтобы она прямо сейчас не побежала в соседний дом и не побилатам окна. Сказал, что ни к чему поднимать шум и позорить девочку. А еще сказал,что надо немедленно провести освидетельствование у хорошего врача и толькопотом заявлять в милицию. Так, дескать, будет более убедительно. Он положилМайю на заднее сиденье машины и поехал в город. А надо сказать, что у Нефедовабыл хороший приятель-гинеколог, знаменитый в нашем городе человек: Бровман. Они мой, кстати, приятель, он мою Зиночку наблюдал, когда она ходила беременнаяАрчибальдом. Я ведь тоже старый горьковчанин – старый, увы, в прямом смысле слова,– вздохнул Марк Соломонович и немножко повесил-таки свой крючковатый нос, нотут же вновь принялся рассказывать: – Бровман осмотрел девочку и написал попросьбе Нефедова…

– Погодите-ка, – перебила его Лида растерянно. – А Нефедов –он кто?

– Прелесть моя, – почти нежно сказал Амнуэль. – Если бы ядаже верил в то, что вы и в самом деле кропаете детективы, вот сейчас веритьперестал бы точно. Вы слабо улавливаете необходимые факты и не прослеживаетепричинно-следственные связи. Как это – кто такой Нефедов?! Да отец Майи,понятное дело. Она в девичестве Нефедова. Понятно теперь?

– Понятно, – рассеянно пробормотала Лида.

– А вот вопрос на засыпку! – вдруг оживился МаркСоломонович. – Нефедов – фамилия, отчество, так и быть, подскажу, – Кириллович,а зовут его как? Ну? Отгадайте! Его имя сегодня не один раз звучало!

Лида тяжело вздохнула:

– О господи! Ну, Михаил его зовут, подумаешь, нашли засыпку!Если Майя – Михайловна, то, значит, отца ее звали Михаил Нефедов.

– Браво! – восхитился Амнуэль. – Теперь вижу, вы еще несовсем потеряны для создания остросюжетных романов! У вас еще может бытьсчастливое будущее в этом жанре!