— Это понятно, — говоря еле слышно, отозвался Альдред. — Просто я на дух не переношу, когда кто-то пытается меня подавить. С меня хватит, в общем-то.

— Ты же из Инквизиции, разве нет? — недоумевал тот. — Я думал, муштра и порядок для вас — основа основ…

— Да, так и есть. Но это вовсе не значит, что я примирился с этим. Ладно, командиры. Но те, кто ничем не лучше меня, равен мне или ниже меня, — когда они слишком задирают носы, уж уволь, я никому не позволю собой помыкать. И уж тем более тем, кто мне стал случайными попутчиками, — пояснял ренегат, а сам глядел по сторонам.

Пожилой бандит хмыкнул, опустил к груди подбородок и прочёл нотацию:

— Увы, эта мысль не нова. И когда её говорит юноша — любой юноша — лучшее, что его ждёт, лишь снисхождение. Поверь, такие мысли хотя бы раз посещали голову Копфа, они есть у Глизи, были у меня. Есть у тебя сейчас. И где мы все?

— Ваши проблемы, старик, — вздохнул Флэй.

Сивый только начал говорить, а уже раздражал.

— Ответ у тебя тоже вторичный. Можешь мне не верить, я не из тех старых мозгляков, что только и могут нудить бесполезными нравоучениями. Я лишь хочу сказать, что если не переболеешь этим, ни к чему не придёшь.

Всем, что нас окружает, мы кому-то обязаны. Даже то, что ты ел этим утром, кто-то или вырастил, или приготовил. Силён тот человек, что может обойтись без других, но счастлив ли? Чего не знаю, того не знаю. Не было бы семей, деревень, городов, стран и всего, что мы знаем или о чем только догадываемся, если бы люди не умели действовать сообща. И это то, что требуется нам сейчас, раз уж мы, как ты сказал, «в одной лодке»…

— И что? — буркнул ренегат. — Так будет до первого распутья.

— Зря стараешься казаться умнее, чем есть, пацан, — покачал опечаленно головой старик. — Пока ты дошёл до этого состояния ума, его схавали и скинули в нужник десятки поколений до нас. Не ты первый и не ты последний. Мнишь себя одиночкой? Как хочешь, это никому не интересно. И всё же, у тебя есть интерес вместе с нами пройти эту версту. Свою пользу получишь ты, получим и мы. Вспомни об этом, когда вернешься к своим.

— Голову ты мне морочишь со вкусом и опытом, — отшутился Альдред.

— Больно надо, молодой. Просто говорю, что знаю. Я жив благодаря Тринадцати. До того, как пришла эта зараза. И сейчас, когда треть Города мертва, вторая треть прячется по углам, а последняя ищет её, чтобы сожрать, я зависим.

Ренегат ухмыльнулся, щурясь. Нынче солнце над Саргузами его грело едва ли, но выжигало глаза нещадно.

— Чтобы выжить, я принял правила нашего маленького общества и исправно им следовал. Опять-таки, чтобы выжить. И свои плоды наш союз приносит, как видишь.

— Мне поздравить тебя, старик? У тебя ж выбора нет. И всё тут. А я последние дни выживаю в одиночку. Никому ничего не должен. Был, пока Тринадцать меня не припутали на дельце в донжоне, — отозвался Альдред, не скрывая раздражения.

— Хорошо, если ты говоришь правду, — не стал спорить старик. — Силён, значит. И шанс вырваться из порочного круга у тебя есть. Я не отрицаю. Но подойди к тому, что сказал, вдумчиво. И если удастся, поймёшь, что не прав полноценно. Вспомни о своей спеси отдельно, когда вернёшься под крылышко Инквизиции, мальчик.

Флэй недобро поглядел на Сивого. Тот, может, и чувствовал, как попутчик пытается испепелить его взглядом, но отвернулся и больше не издавал ни звука. Окромя сиплого дыхания, разумеется. Старик нарочно оставил ренегата наедине с собой. И тот волей-неволей начал размышлять.

Как ни прискорбно осознавать, пожилой бандит уел его безо всяких усилий. Без шуток, окажись Флэй без обмундирования и оружия против чародеев, Чёрной Смерти, орд упырей и самого Актея Ламбезиса, финал был бы печален.

Он просто не выдержал рамок, в которых его загнало это самое общество. Ему стало тесно. И парнишка вознамерился просто-напросто отречься от него. Едва ли безоговорочно. Как ни крути, он останется дрейфовать на его задворках, всё такой же зависимый от прочих людей, от их усилий и вложений в его завтрашний день.

До района красных фонарей Альдред сумел дойти не столько из везения, сколько из личных усилий, помноженных на целый ряд факторов. И многие из них антропогенные.

Его снаряжение кем-то создано и оставлено было в оружейной персекуторов, чтобы он или кто ещё им воспользовался по назначению.

У ренегата есть возможность начать новую жизнь вдали от Инквизиции с этими проклятыми Саргузами, потому что Марго приметила его и натолкнула на мысль. Она указала ему, где лежит лёгкий путь прочь из этого кошмара.

Городская стража и орда упырей не отправили его на ту сторону — и дело не до конца в прыти Альдреда. За каждым его уклонением от смерти стоит чей-то хладный труп — того, кому не повезло.

Цанци провёл его через Клоаку и принял смерть в одиночестве, вскрыв натуру упыря-тролля, подарив спутнику время. А Флэй и не удосужился ему отплатить, не помог. Ибо думал только о себе. Ну, и ещё о бабе, которая просто вытерла об него ноги заочно.

Те два брата померли, не терпя чужаков, тем более — чумных, но тем самым передали дезертиру свой «островок безопасности» в моровом океане.

Фульвио и все те, кто укрылся в храме Первых Уверовавших, были съедены — все до единого! — а Альдред выиграл время и выжил. Как с гуся вода. Он был единственным живым победителем, кто покинул храм.

И сейчас он зависим от людей, с которыми спеваться — себе дороже…

Чем оправдать весь этот сюр, что шёл нога в ногу с дезертиром? Лишь эгоизмом — гнусным в своей прозаичности, смешным в своей наивности.

Но такова реальность. Всего несколько хлёстких, свежих примеров — из миллиона таковых, размазанных по его жизни тонким слоем противоречий.

Поразмыслив, дезертир почувствовал себя редкостным ничтожеством. Так что погнал крамольные мысли прочь. Ещё не хватало сойти с ума добровольно. И без него с расщеплением сознания прекрасно справляется чума…

Между тем четверо шестёрок передвигались по окрестностям витиеватой и подчас нелогичной змейкой. Под светом близившегося полудня, иной раз делая крюки, чей смысл открывался только в конце.

Флэй наблюдал. И смотрел за попутчиками настолько внимательно, насколько позволяло его измученное сознание. В голове у него всё-таки