Спустя несколько минут миссис Джайлз вернулась. За ней тащился Джесси Ли. Пряча глаза, он сел на стул рядом со мной. У него покраснели лицо, шея, уши; с каждым вдохом его грудь тяжело вздымалась.

– Джесси, – сказала миссис Джайлз, – я собираюсь задать тебе вопрос, на который ты уже давал мне ответ. Говорила ли тебе Ванесса, что у нее роман с мистером Стрейном?

Джесси покачал головой:

– Нет. Нет, она никогда этого не говорила.

Голос у него был высокий, истеричный – так отвечают люди, которые столь отчаянно стараются скрыть правду, что им все равно, насколько очевидна их ложь.

Миссис Джайлз снова прижала кончики пальцев к вискам.

– Пять минут назад ты говорил другое.

Джесси по-прежнему качал головой. Нет, нет, нет. Он был так обескуражен, что меня переполняла жалость. Я представила себе, как накрою его ладонь своей и скажу: «Все нормально, можешь рассказать ей правду». Но я продолжала сидеть и смотреть, гадая, не по моей ли в конечном счете вине он сейчас так мучается и важно ли, что для меня ставки выше, чем для него.

– Что ты ей сказал? – тихо спросила я.

Джесси вскинул на меня глаза. Продолжая качать головой, он сказал:

– Я не знал, что так будет. Она просто спросила меня…

– Джесси, – вмешалась миссис Джайлз. – Ванесса когда-нибудь говорила тебе, что состоит в романтических отношениях с мистером Стрейном?

Джесси переводил взгляд с нее на меня и обратно. Когда он уперся взглядом в пол, я поняла, что будет дальше. Я закрыла глаза, и он сказал: «Да».

Будь я послабее, на этом бы все и закончилось. Я оказалась в тупике, меня ткнули носом в неувязки в моих собственных словах. По глазам миссис Джайлз было очевидно: она думает, что это конец, что я вот-вот сломаюсь. Но из этого туннеля еще можно было выбраться. Я видела лучик света. Надо было просто копать дальше.

– Я солгала, – сказала я. – Все это ложь. То, что я говорила о Стрейне… то есть о мистере Стрейне, – поправилась я, – неправда.

– Ты солгала, – повторила миссис Джайлз. – И по какой же причине ты так поступила?

Глядя ей прямо в глаза, я перечислила причины: потому что мне было скучно и одиноко, потому что я влюбилась в учителя, потому что у меня слишком буйное воображение. Чем дольше я говорила, тем с большей уверенностью обвиняла себя, обеляла Стрейна. Это была отличная отговорка, она объясняла все, что я сказала Джесси, плюс любые слухи, дошедшие до двадцати пяти остальных имен из списка. Надо было придерживаться этой версии с самого начала.

– Я знаю, что лгать плохо, – сказала я, переводя взгляд с Джесси на миссис Джайлз, – и прошу за это прощения. Но сейчас я говорю чистую правду. Вот и все.

Я испытывала головокружительное удовольствие – это было все равно что набрать полные легкие свежего воздуха, стянув с лица одеяло. Я была умна и сильна – никто и понятия не имел насколько.

Я пропустила обед и отправилась прямиком в класс Стрейна, постучала в дверь. Он не открыл, хотя в окошко с текстурированным стеклом было видно, что внутри горит свет. Я говорила себе, что он просто по-прежнему боится, что нас лишний раз увидят вместе; но следующий урок литературы вел мистер Нойс, и, как только я вошла в класс, он сказал, что мне нужно зайти в административный корпус.

– Что происходит? – спросила я.

Он вскинул руки.

– Я всего лишь посредник, – ответил он, но взгляд у него был таким настороженным, словно он не хотел находиться рядом со мной, и мне стало ясно, что ему что-то известно.

Я пошла к административному корпусу, не понимая, следует ли мне торопиться или еле волочь ноги, и, подходя к крыльцу и глядя на колонны и эмблемы Броувика на двойных дверях, заметила, что в главные ворота кампуса заезжает папин фургон. Я приставила руку к глазам козырьком и увидела, что приехали оба: папа за рулем, а рядом с ним – прижимающая ладонь ко рту мама. Они свернули на парковку, вышли из фургона.

Я сбежала вниз по ступеням и крикнула:

– Что вы здесь делаете?

Услышав мой голос, мама резко обернулась и показала пальцем себе под ноги. Так же она подзывала Бэйб, когда та что-то натворит. «А ну ко мне». В точности как собака, я замерла в пятнадцати футах от нее и не приближалась больше ни на шаг.

– Почему вы здесь? – повторила я.

– Господи, Ванесса, а сама как думаешь? – рявкнула она.

– Вам позвонила миссис Джайлз? Вам незачем здесь находиться.

Папа был еще в рабочей одежде – серых брюках и синей рубашке в тонкую полоску с вышитым над карманом именем: «Фил». Несмотря ни на что, во мне вспыхнул стыд. Неужели нельзя было переодеться?

Он хлопнул дверью фургона и быстро подошел ко мне.

– Ты в норме?

– Я в порядке. Все в порядке.

Он схватил меня за руку.

– Скажи мне, что случилось.

– Ничего не случилось.

Он умоляюще смотрел на меня, но мое лицо ничего не выдавало. У меня даже не подрагивала нижняя губа.

– Фил, – сказала мама. – Пошли.

Я последовала за ними в корпус, вверх по лестнице и в маленькую приемную перед кабинетом миссис Джайлз, где сидела уже знакомая мне секретарша. Я надеялась снова увидеть на ее лице улыбку, но та, проигнорировав меня, взмахом руки пригласила нас войти. Рядом со столом миссис Джайлз, расправив плечи и сунув руки в карманы, стоял Стрейн. Мне до боли захотелось спрятаться у него на груди. Будь это возможно, я бы прижалась к нему так крепко, что слилась бы с его телом.

Миссис Джайлз обменялась с моими родителями рукопожатиями. Стрейн тоже протянул руку, и папа ее пожал, но мама села, сделав вид, будто его вообще не существует.

– Думаю, будет лучше, если Ванесса не будет присутствовать при нашем разговоре, – сказала миссис Джайлз. Она посмотрела на Стрейна, и тот быстро кивнул. – Можешь вернуться в приемную.

Она указала на дверь, но я продолжала в упор смотреть на Стрейна. Его волосы выглядели влажными после душа, на нем был галстук и твидовый блейзер. «Он им расскажет, – подумала я. – Сдастся с повинной».

– Не надо, – почти беззвучно сказала я.

– Ванесса, – сказала мама. – Иди.

Встреча продолжалась полчаса. Я знала это, потому что секретарша включила радио – видимо, чтобы я не подслушивала обсуждение в кабинете. «Это ваш перерыв на кофе в два тридцать, – сказал диджей. – Полчаса легких хитов без рекламы». Секретарша подпевала, а я думала, что запомню эти песни навсегда, потому что они звучали в тот момент, когда Стрейн признался и пожертвовал собой ради меня.

По окончании беседы все одновременно вышли из кабинета. Миссис Джайлз и мои родители остановились в приемной, а Стрейн ушел, даже на меня не взглянув. Я увидела мамины раздувающиеся ноздри и расширенные зрачки, папины сжатые губы. Вид у него был такой же, как в день, когда ему пришлось сказать мне, что ночью наша собака умерла.