– А с чего они должны разбиться? – удивилась свидетельница.– Очки ведь не шины. Они не имеют привычки лопаться на вас. Никто не носит ссобой запасных очков.

– Так вы хотите сказать, что у вас только одна пара?

– Ну да. Мне их вполне хватает. Если нацепить сразу двепары, то вряд ли вы станете лучше видеть. По-моему, как раз наоборот.

– Но разве ваши очки ни разу не разбивались и не ломались?

– Нет.

– Значит, двадцать второго сентября ваши очки были в полномпорядке?

– Да.

– И это были те же самые очки, что и сейчас?

Свидетельница смутилась.

– Так это те же самые?

– А с чего вы взяли, что это другие?

– Ни с чего, – ответил Мейсон. – Я спрашиваю вас, миссисМейнард, те ли это очки?

– Да.

– Тогда скажите, – небрежным тоном спросил Мейсон, – как моглослучиться, что двадцатого числа вы относили эти очки в починку в мастерскую кКарлтону Б. Рэдклиффу, чтобы заменить в них стекла?

На мгновение показалось, что свидетельница не могла быудивиться сильнее, даже если бы Мейсон неожиданно ударил ее.

– Ну, – подстегнул ее Мейсон, – отвечайте на вопрос.

Миссис Мейнард осмотрелась вокруг, словно хотела незаметноскрыться со свидетельского места. Потом облизнула губы и сказала:

– Я относила в починку другие очки.

– Вот как, – сказал Мейсон, – но раз у вас нет запасных, токакие же очки тогда вы относили в починку?

– Одну минуту, – вмешался Гамильтон Бергер, даваявозможность свидетельнице взять себя в руки. – Я считаю этот вопрос неотносящимся к делу. В конце концов, в деле ничего не сказано об очках миссисМейнард и…

– Возражение отклоняется, – перебил его судья, не сводявнимательного взгляда со свидетельницы и жестом прося окружного прокурорасесть. – Давайте посмотрим, что на это скажет свидетельница. Миссис Мейнард, выможете ответить на заданный вопрос?

– Почему же нет?

– Тогда, пожалуйста, ответьте.

– Видите ли… я полагаю, что не обязана отчитываться во всехсвоих поступках.

– Вам задали вопрос, – сказал судья Кейт, – какие очки выотносили в починку, если у вас нет запасных?

– Это были очки моего друга.

– Что это за друг?

– Я… я… Это вас не касается.

– Так вы будете отвечать на мой вопрос?

Гамильтон Бергер вскочил со своего места.

– Ваша честь! – заявил он. – Я протестую. Это уводит нас всторону. Свидетельница вполне определенно заявила, что на ней были очки весьтот период времени, о котором она дает показания. Но господин адвокат пыталсяпродемонстрировать нам, что случилось бы, если бы очков на ней не было. Атеперь он намерен увести нас еще дальше в сторону.

– Я пытаюсь доказать, – сказал Мейсон, – что в интересующийнас период времени свидетельница была без очков.

– Ну что ж, – постановил судья, – полагаю, что у адвокатасвой резон. И если у него есть доказательства, что свидетельница была вавтобусе без очков, он имеет право их предъявить.

– Совершенно с вами согласен, – сказал Гамильтон Бергер. –Но свидетельница сообщила ему все, что могло иметь отношение к делу.

– Я не считаю, что должен принять возражение в отношенииэтого предмета, – подытожил судья Кейт. – Нам понятно, к чему вы клоните,мистер Мейсон, и если у вас имеются доказательства того, что в интересующий наспериод, но никак не в любое другое время, свидетельница не носила очков или покакой-то причине не могла их носить, то они будут сочтены уместными.

– Я хочу лишь одного: высказать недоверие показаниямсвидетельницы, – объявил Мейсон.

– Тогда вам придется высказать недоверие в отношениизначительной части показаний свидетельницы – итак, вопрос в том, была или небыла она в очках в интересующее нас время, и никак не позже. Приступайте.

– Когда вы впервые увидели обвиняемую, – обратился Мейсон ксвидетельнице, – на ней была надета густая вуаль?

– Да, сэр.

– Вуаль не давала вам возможности разглядеть ее лицо?

– Нет, сэр. Для этого она и предназначена. Поэтому дама инадела вуаль.

– Но когда она вышла из туалетной комнаты на автобуснойстанции в Бейкерсфилде, вуали на ней уже не было?

– Совершенно верно.

– Тогда почему вы решили, что особа, которую вы потомвидели, была той самой женщиной в вуали, которая вошла в туалетную комнату?

– Ну… вероятно, я определила это по ее одежде.

– Вы могли бы описать ее одежду?

– Подробно я не помню… Но я уверена, что это была та самаяженщина, вот и все.

– Но ведь вы не можете сказать, сколько женщин находилосьтогда в туалетной комнате?

– Н-нет.

– Вы просто увидели женщину в вуали, которая вошла внутрь, апотом увидели обвиняемую, которая вышла из туалетной комнаты, и по каким-тоодной вам понятным причинам определили, что это одна и та же персона?

– Я знаю, это была одна и та же женщина.

– Откуда?

– Я ее узнала.

– Как?

– По одежде.

– И как она была одета?

– Видите ли, сейчас я уже не припомню, как именно она былаодета тогда, могу сказать только приблизительно. Но я точно знаю, во что былаодета я, и мне запомнилось, что ее одежда походила на мою. Мы об этом говорили,когда…

– Вы уже рассказывали об этом прокурору, – напомнил ейМейсон, – но можете вы точно описать, во что была одета обвиняемая?

– Только благодаря тому, что я помню, что ее одежда былатого же самого цвета, что и моя, и мы говорили с ней об этом, и потому что язнаю, как была одета я…

– Я вас спрашиваю, – перебил ее Мейсон, – можете ли вы попамяти описать, как именно была одета обвиняемая?

– Но если я опишу вам ее одежду, вы захотите узнать, помнюли я, во что именно была одета женщина, сидевшая впереди меня, а потом – во чтобыла одета женщина, сидевшая позади меня, и, когда я не смогу вам на этоответить, вы выставите меня круглой идиоткой, да?

Зал разразился взрывом хохота.

Судья Кейт постучал молотком по столу, требуя тишины, однакоон не смог скрыть улыбки, когда обратился к Мейсону и сказал: