Попробовала ногами – показалось, что там, внизу, есть более или менее свободное пространство. Мгновенное сомнение – и решилась. Набрала в легкие как можно больше воздуха, нырнула и проскользнула в случайную дыру, не зная, что ждет впереди. Вода такая темная и мутная, что можно различить только тени. Хватаясь за колючие ветки, она протискивалась вперед, все дальше и дальше, стараясь оценивать запас воздуха.

Внезапно ее что-то дернуло сзади и сильно сдавило плечо.

Шухпан… этот чертов аркан! Зачем она потащила его с собой?

Она едва не закричала, и закричала бы, если бы не сообразила: тут же захлебнется. Аркан за что-то зацепился, необходимо любой ценой его освободить, иначе конец. Потрогала рукой – натянут как струна. Изо рта помимо воли время от времени вырывались пузырьки воздуха и исчезали в ржавой мути. Ловиса с трудом перевернулась на спину и попробовала сдвинуться назад. Легкие жгло так, что вот-вот взорвутся, вкус металла во рту… в запасе несколько секунд, потом сработает рефлекс и она захлебнется.

Теперь понятно: веревка зацепилась за сломанный сучок. С трудом сдвинулась еще на пару дециметров назад, дернула в сторону – и, слава богу, аркан соскочил с сучка, веревка провисла. Она рванулась вперед, уже ничего не соображая. В глазах потемнело. Со всех сторон ее окружали тени утыканных иглами веток. Но где же поверхность воды? Только ил, мусор и неземной, сковывающий холод.

И все. Она не выдержала и вдохнула. Но странно: ожидала немедленного конца, однако… не так уж и страшно. Почти как воздух, только пахнет почему-то гнилой капустой и картофельными обмывками. Отвратительный запах, без него было бы лучше, но что есть, то есть.

Мрак неумолимо сгущался.

Барни Лундмарк зажмурился. И до того было нестерпимо, но сейчас боль достигла вовсе уж дьявольской силы, и Барни подозревал, что это еще не конец. Позыв на рвоту такой, что он еле добежал до воды. Успел. Это хорошо, не стоит блевать на берегу – говорят, в блевотине тоже можно найти ДНК.

Он тяжело опустился на камень. Пульсирующая волна боли поднималась от челюстей к вискам и превращалась в огромные, сжимающие голову клещи. И не отпустят, пока череп не лопнет, как спелый арбуз. Дождь опять усилился. Так и продолжалось все последние недели, прибавит-убавит, прибавит-убавит, но чтобы совсем прекратился – такого не было. Все осенние радости псу под хвост – и брусника, и рыбалка, и лосиная охота. Какая брусника, когда хлюпает под ногами и затекает за воротник. Или рыбалка – еще и поклевки ни одной, а тебя уже хоть выжимай.

Удалось ей все-таки ему нагадить. Ну что ж, за телефон она расплатилась. Справедливость восстановлена, и река подвела под происшествием длинную мокрую черту.

А подружка? Ее-то почему никак не смоет?

Боль усиливала раздражение. Островок, где та зацепилась, уже почти не существовал; крошечная уцелевшая платформа в ревущем потоке, нунатак[24], где чудом сохранилась жизнь. Почему этот огрызок все еще держится? Видимо, в основание дамбы залили бетон покрепче, меньше песка, иначе не объяснить.

Ничего хорошего. Если кто-то невесть откуда появится и подхватит эту стерву, неприятностей не оберешься. Она же все видела. Уже не пляшет, сучка, сидит, только еще больше скукожилась. Несколько раз теряла равновесие, но умудрялась зацепиться – то за бетонный выступ, то за кусок арматуры. Сколько до нее? Метров пятьдесят? Сорок? Доплыть пара пустяков, если б не ревущий, пенящийся поток по обе стороны безобразного островка. Захлестнет, и думать нечего, а если не захлестнет, то уволочет вниз по течению.

Барни поднял небольшой плоский камешек, размахнулся и кинул – так, попробовать. Камень заметно притормозило ветром, упал совсем близко от берега.

Нечего удивляться – слишком легкий. Попробовал другой, побольше, – этот почти долетел. Ну что ж… донна-белладонна, попрыгай. Попрыгай, русалочка. Глядишь, согреешься.

Превозмогая боль, начал искать камни. Еще мальчишкой он был чемпионом по этой части. Многие не понимали, – дело не в силе, а в технике. Эффект рычага, крутящий момент, идеальная кооперация мышц спины и ключицы при замахе и, конечно, последний и главный, тончайший регулирующий механизм – кончики пальцев. Именно пальцы определяют, высоко или низко полетит камень, насколько его закрутить, – знания, дошедшие из незапамятных времен. Тут и думать нечего – самым первым орудием охоты был камень. И ведь сколько тысяч лет прошло, а может, и сотен тысяч, прежде чем кто-то догадался этот камень заточить и насадить на конец копья. Но и без копья неплохо, ловко брошенным камнем можно убить и птицу, и всякую четвероногую мелочь. Особенно легко с птицами – у этой летающей нечисти такие тонкие, надутые воздухом косточки, что ломаются от малейшего прикосновения.

Уже с четвертой попытки он попал – маленький, бешено вращающийся каменный диск угодил ей в бедро. Она вздрогнула и подобралась. Заверещала, должно быть, но за шумом потока не слышно. Вряд ли ей чересчур уж больно, ну синяк будет – самое большее. Разве это боль? Чушь собачья – по сравнению с тем, что он испытывает сам. Но испугалась, даже отсюда видно. Закрыла лицо ладонями. Тоже неплохо, руки заняты, если что, не успеет схватиться за какой-нибудь спасительный кусок ржавого железа. Начала озираться. Ищет место, где можно укрыться от обстрела. Поди найди, весь ее пятачок с гулькин нос. А ему всего-то сделать шаг в сторону, изменить угол.

Не прошло и трех минут, как камень опять достиг цели. На этот раз попал в предплечье. Повезло ей, подняла руку, иначе бы угодил точно в рыло. Что ни говори, по части метания камней равных ему поискать. Нелегко ей там, бедняжке. Но и ему не легче. В голове точно паровой молот, да и молочная кислота в мышцах дает о себе знать. Камни побольше не под силу, а от мелочи проку не много. Нужного эффекта не добьешься.

Барни сделал передышку и помассировал плечо. Девушка на островке повернулась к нему спиной. Синяки под одежкой уже дают о себе знать. А вот, гляди-ка, обернулась и посмотрела исподтишка. Он помахал в ответ и ухмыльнулся: не бойся, я тут. Уж не думаешь ли ты, что я сдался?

Не сразу, но довольно быстро он все же понял: пустая затея. На ней живого места не останется, а она все будет цепляться за свой насест. К тому же силы тают с каждой минутой. Ему самому скоро понадобится помощь. Такое чувство, будто в черепе какая-то сволочь ковыряется острой ложкой и мозги превращаются в серое желе. Передние зубы шатаются и царапают небо. Попробовал прижать языком к губе – не получается, язык не слушается. Барни ухватился за сломанный зуб и с мученическим вскриком выдернул. Рассмотрел и выбросил в воду – мерзость какая. Липкий, с ошметками десны. Попытался выдернуть и второй, но этот сидел крепко. Ничего, кроме разряда острой боли, не добился. Представил счета от дантистов… привести рот в порядок после такого – целое состояние. У той в кошельке были еще деньги – дурак, не взял. Ей-то не все равно? Плывет в Люлео и о деньгах уж точно не думает.