Связь с повседневной действительностью еще раз подтверждает, что перед нами не классические лекции по литературе, а живая взаимосвязь (подчас переходящая в драматичный поединок) между текстом Данте и человеческим жизненным опытом.

«Чистилище» — часть поэмы, посвященная прощению. Греху и прощению, то есть нашей немощи, нашему воплю и нашим ранам. Для меня Данте неразрывно связан с повседневной жизнью, поэзия связана с опытом, и поэтому читать Данте, серьезно подходя к вопросу о прощении, милосердии и страданиях, из которых состоит наша жизнь, — означает смотреть на то, что со мной происходит.

Каждый из вас мог бы так сказать и о себе, ведь невозможно читать подобный текст, не вовлекая в процесс себя самого, свой жизненный опыт. Конечно, это относится к любому литературному произведению, но к «Чистилищу» — особым образом: его стоит читать именно потому, что оно каждому дает обещание и предлагает путь к его исполнению. Реальный, конкретный путь среди обстоятельств жизни, которые иногда создают преграды, иногда оглушают, иногда сбивают с ног, словно налетевший поезд. Когда я читаю этот текст, во мне начинает бурлить желание новизны, свободы — и это желание рождается из вполне конкретной боли, вполне определенных событий моей жизни. Одно из таких событий — вчерашняя смерть моей подруги, с которой я ужинал еще в субботу вечером; ее лицо до сих пор у меня перед глазами. Или — недавний разговор с одной девушкой; она пришла ко мне, уверенная, что жизнь ее разрушена: «Я ошибалась во всем, как бы мне хотелось начать все заново!» — а я обнял ее и сказал, что начать все заново возможно. «Чистилище» отвечает на этот вопрос, острый и насущный: возможно ли начать все заново? Возможно ли в жизни новое начало? Существует ли такая новизна, которая охватит всю жизнь и позволит начать ее заново? Чтобы ответить на этот вопрос, необходим великий труд. В «Чистилище» больше всего поражает именно то, что эта часть проходит в непрерывном труде — Данте берется за труд над самим собой. Если «Ад» — это гигантская картина леденящей душу неподвижности без времени и пространства, где грех, зло клеймят человека навсегда, то здесь поэт начинает трудиться над собой. Цель ясна, но путь от этого не становится менее сложным, менее драматичным. И именно потому, что как для Данте, так и для нас «Чистилище» — это труд, постараемся усвоить два-три ключевых момента, которые введут нас в чтение.

Попробую пояснить свою мысль. Перед лекцией в этом центре я гулял по монастырскому дворику. Был там один мужчина, увидев которого я подумал: «Это сумасшедший». Он непрестанно дотрагивался до церковной стены и крестился. Потом мне объяснили, что его и в самом деле называют «шизик», но мне вспомнилась сцена из фильма «Дерево для башмаков»[136], где входит в дом попрошайка, дети начинают над ним смеяться, а мать говорит: «Не смейтесь, он ближе к Господу, чем все мы». И вот этот самый человек подошел к стойке у входа в зал и стал рассматривать брошюрки о разных инициативах этого центра. Я ходил мимо него около получаса, и все это время он повторял одни и те же слова. В конце концов я подошел к нему: «Добрый вечер! Что за слова вы повторяете?» Он показал мне брошюру, заголовок которой звучал так: «Красота рождается из труда, приложенного к открытию смысла вещей». И вот эту фразу он повторял в течение четверти часа — громко, даже, казалось, с гордостью. Я спросил его: «Почему вы столько раз это повторили?» Он обратил ко мне свой взгляд, потерянный в пустоте (в пустоте ли? Не знаю. В пустоте или в полноте?), и ответил: «Потому что эти слова прекрасны!» И еще несколько раз повторил: «Потому что это прекрасно». Затем я спросил у него: «Господин Джанкарло, — тем временем я узнал его имя, — что вы здесь делаете?» — «Я бываю здесь каждый вечер». — «Вот как? Вы дружите с монахами?» — «Нет; то есть да, но бываю здесь я не поэтому. Просто я всегда прихожу на мессу в шесть вечера». И опять: «Красота рождается из труда, приложенного к открытию смысла вещей».

Слова этого человека жалом вонзились в мое сознание: ведь он каким-то таинственным образом постоянно пребывает в труде, не теряет ни дня встречи с Богом: «Просто я всегда прихожу на мессу в шесть вечера». Мы сегодня должны поступить так же, мы должны приступить к труду; и этот труд должен стать постоянным, так чтобы мы могли сказать:

«Я постоянно пребываю в труде». Ведь встреча с Богом — Тайной — происходит всегда. Это и будет темой нашей сегодняшней беседы: постоянная встреча с Тайной, постоянный труд.

Приступим же к этому труду. Если вы спросите меня, какими словами можно определить «Чистилище», я отвечу: книга о настоящем. «Чистилище» — книга о времени и истории, то есть о настоящем, потому что мы живем только в настоящем. Ты не сможешь ее читать, не сможешь в нее войти, если ты сам не целостен, если не предстоишь полностью перед самим собой.

Предстоять перед самим собой, перед сущностью себя самого, перед своими потребностями, перед своим воплем — это немного смущает. Говорить о себе перед аудиторией в четыреста человек непросто. Приходится идти на жертву, жертвовать самим собой. Может быть, именно в этом и заключается магия нашего ремесла — преподавания. Когда преподаешь, ты словно обнажаешь себя, преподносишь другим самое сокровенное, что есть в тебе (в каком-то смысле это тоже жертва), озвучиваешь внутренний диалог, который сам ведешь с Данте, с автором, с текстом, с фрагментом, с высказыванием — с тем, что преподаешь. Эту-то сокровенную близость ты и разделяешь с другими, будь то тридцать учеников в классе или огромная аудитория, как сегодня. Перед нами стоит задача: обрести себя, быть самими собой, как говорится в том удивительном письме Никколо Макиавелли к Франческо Веттори, которое мы читали, говоря об «Аде»[137].

Первое, главное слово, помогающее приступить к работе над настоящим, то есть к чтению «Чистилища», — то же самое слово, которое дало название всему нашему курсу и которое мы использовали во введении к «Аду»: желание. Кто-нибудь мог бы предположить, что, поскольку речь идет о чистилище, первым словом окажется грех. Нет, первое слово — все то же желание. За ним идут и грехи, и кто без греха, пусть первым бросит камень. Однако у истоков (у истоков «Божественной комедии», у истоков всего) стоит желание. Желание, стремление, счастье, ожидание — ожидание бесконечного блага. Если исток иной, то ни о грехе, ни обо всем остальном, о чем говорится в «Чистилище», мы ничего не сможем понять. Необходимо действительно разобраться, что такое желание.

Недавно я прочитал один текст, который, словно молния, прояснил для меня, в чем заключается человеческое желание. Это рассказ Дино Буццати «Новые странные друзья»[138]. Напомню его сюжет — он неожиданным образом вводит нас в тему чистилища (хотя на самом деле и ада, и чистилища, и рая одновременно). Умирает один человек. Он оглядывается назад, подводит кое-какие итоги и рассуждает: «Ну, в общем-то ничего плохого я не сделал [мы всегда так рассуждаем], никого не убил, всю жизнь работал… Да, жена… ну, пара связей на стороне, но в целом-то я был достаточно верным. Детям кое-что оставил. Должно же всего этого хватить, чтобы попасть в рай!»