— Не лезь не в своё дело, — отрезал Семён. — Встретимся завтра в полдень.

Тесар ушёл, а Семён ещё долго смотрел вслед удаляющемуся боевику с тоской и надеждой. Что ж, это был далеко не первый раз, когда судьба поставила бессмертного перед тяжким выбором между любовью и служением.

Глава 16

Сверху долина Алата казалась лоскутом грязно-зелёного одеяла, брошенного за ненадобностью каким-то вздорным великаном, которому взбрело на ум устроить пикник прямо на голых камнях. Светло-серые пятна развалин, оставшихся от уничтоженных бомбардировками домов, чем-то напоминали неопрятную аляповатую аппликацию, впопыхах нашитую на великанском одеяле не то безумцем, не то ребёнком, не умеющим обращаться с иголкой и пяльцами. Эти уродливые проплешины выглядели столь неуместно, что вызывали невольное желание закрасить их зелёной краской.

В целом, неприглядный вид предрассветной долины вызывал уныние и желание отвести взгляд, но Семён не в первый раз встречал восход солнца на вершине скалы, превращённой его стараниями в наблюдательный пункт, а потому знал, что с первыми солнечными лучами, картинка внизу преобразится словно по мановению волшебной палочки. Пока требуемое для волшебства освещение ещё не включили, однако выглянувшее из-за скалы солнце уже запустило свои щупальца в росшие на её верхушке грабы. Косматые кроны, просвеченные насквозь нахальными лучами, тут же стали похожи на кружевную оборку, украсившую непритязательный наряд охранявших долину каменных гигантов.

Серая туманная дымка, которая до поры беспечно дремала на дне долины, вдруг словно очухалась и поползла вверх по склону, цепляясь своим призрачным одеянием за верхушки деревьев и оставляя клочки потрёпанной мантии висеть на ветках. Наконец солнце вскарабкалось на вершину скалы, и его лучи пронзили ленивый туман подобно огненным стрелам, отчего тот начал таять прямо на глазах. А потом случилось то самое долгожданное волшебство. Солнечные лучи добрались-таки до дна долины, и белые зубья развалин засветились так ярко, словно были сделаны из хрусталя.

Увы, зрелище рассветного чуда, которым Семён частенько наслаждался за годы своей жизни в Алате, на этот раз оставило его равнодушным. Мысли неблагодарного зрителя бродили очень далеко от развернувшегося внизу красочного шоу. Возможно, он его даже не видел, поскольку перед внутренним взором Семёна сейчас мелькали совсем другие картины, принадлежавшие не настоящему, а прошлому. Он словно снова оказался в своём родном мире среди друзей и братьев по оружию, готовых без сожаления отдать свою жизнь, защищая неразумное человечество.

Там всё было просто и ясно, выполнение приказов служило критерием преданности идеалам Ордена, а нравственные терзания оставались на долю тех, кто эти приказы отдавал. Установки подчинения, отнимавшие у бессмертных возможность ослушаться приказа, служили им надёжной защитой от угрызений совести. Изгнание из Ордена лишило Семёна этой защиты, а заодно и душевного покоя. Теперь ему нужно было самому принимать решения и нести за них ответственность, и эти решения порой были весьма непростыми. Не удивительно, что первая же слабая надежда на возвращение к прежней жизни вызвала в его душе такой взрыв ностальгии по братству Ордена.

Раньше Семён запрещал себе даже думать о подобной перспективе, ведь она представлялась несбыточной. Но предложение Тесара всё изменило, теперь путь в Орден был открыт, и всё, что нужно было сделать отступнику для возвращения — это дать своё согласие. Так отчего же он раздумывал? Что ж, никакого секрета тут не было, причиной его колебаний была Кира. Три года назад, когда Семён отправился в Алат защищать любимую женщину, в его душе не было места сомнениям. Кире грозила смертельная опасность, о которой Ксантипа недвусмысленно поведал приговорённому к смерти отступнику, а значит, Семён должен был находиться рядом, чтобы помешать подлым планам Магистра. Но недавно что-то в этих планах кардинально изменилось, и опасность для жизни Киры сделалась сомнительной, если вообще ни чисто виртуальной.

По идее, ничто больше не держало Семёна в долине Алата, ведь любимая женщина, сочтя его мёртвым, сумела найти счастье с другим мужчиной и этим отняла у своего бывшего мужа право заботиться о своей семье. Как бы ни было ему больно, но разрушать Кирину новую семью Семён не желал, счастье любимой женщины было для него гораздо важнее всего остального в этом мире. Правда, походя брошенные Тиночкой слова насчёт Риса давали некоторую надежду на то, что не так уж всё мармеладно в «датском королевстве», но даже этим разладом между супругами Семёну не дано было воспользоваться. Установки подчинения, которые в Ордене служили бессмертному источником душевного покоя, на воле превратились в непреодолимую пропасть, которая словно шрам пролегла между ним и любимой женщиной.

Из двух ценностей, которые когда-то покоились в фундаменте мироздания Семёна, не осталось ни одной, и даже защищать Киру от Ордена больше не требовалось. А кому нужна жизнь, потерявшая смысл? Ощущение пустоты и бессмысленности существования поселилось в душе Семёна уже давно, но теперь тоска по полноценной жизни вообще скрутила его в тугую пружину, готовую сокрушить всё на своём пути, если ей дать возможность распрямиться. Разумеется, бессмертный понимал, что причиной его душевных терзаний стало предложение Тесара, это оно перевернуло его никчёмную, но всё же уравновешенную жизнь вверх тормашками. Возвращение в Орден было не просто шансом искупить вину за предательство, главное, это была возможность заполнить пустоту в душе чем-то важным — служением человечеству.

Увы, возвращение смысла в жизнь бессмертного имело свою цену, и эта цена казалась Семёну несоразмерной. Став Магистром Ордена, он больше никогда не увидит Киру, перестанет быть пусть незначительной, но всё же частью её жизни. Собственно, ему и сейчас доставались лишь крохи: издали наблюдать за любимой женщиной, эмпатически ощущать её переживания, говорить о ней с дочерью или с бестолковым охотником, вот, пожалуй, и всё, но эти крохи были для Семёна подобны глотку воды для умирающего от жажды. Он не был уверен, что готов от них отказаться, даже если его жертва принесёт мир и счастье всему остальному человечеству, что, кстати, тоже было сомнительно.

Единственное, что падало увесистой гирей на чашу весов, склонявшуюся в пользу возвращения в Орден, было сомнение Семёна в его способности справиться с собственной натурой. Увы, смирение вовсе не было его сильной стороной, и защитника чужого счастья частенько посещала мысль о том, что его бескорыстие было весьма условно и имело свои пределы, к которым он медленно, но верно приближался. Желание обнять Киру, прикоснуться губами к её губам, да даже просто прикоснуться хотя бы кончиками пальцев постепенно превращалось в навязчивую идею. И Семён совершенно не представлял,