Насколько бы неприятно это ни было, Испания выполнили желания герцога, их хороший друг Хавьер Бермехильо приехал в Лиссабон, чтобы обсудить порядок получения виз от Германии для их горничной. Хавьер был в хороших отношениях как с испанским руководством, так и с герцогской парой, и во время его пятидневного визита опять официально предложил им пересидеть войну в Испании. Он также предостерег их не ехать на Багамы, так как там они будут в опасности. Так началась тактика запугивания Германии, чтобы удержать герцога и герцогиню в Европе.

Когда Хавьер вернулся в Мадрид, он доложил немецкому послу и испанскому министру иностранных дел о взволнованном состоянии герцога. Основываясь на этом, посол Шторер телеграфировал фон Риббентропу и сообщил, что Черчилль пригрозил герцогу военным трибуналом, если он не займет должность губернатора и что его отношения с британским посольством в Лиссабоне были напряженными. Что касается фон Риббентропа, все складывалось очень даже хорошо.

У него были свои планы на герцога и герцогиню. Он изложил свои мысли в длинной телеграмме, обозначенной как «Совершенно секретно, Конфиденциально», которую он отправил послу Штореру в Мадрид 11 июля. В ней он описал свой план по заманиванию Виндзоров обратно в Испанию. Он предложил, чтобы их испанские друзья пригласили их в гости или чтобы испанские власти предупредили герцога о британском заговоре убить его, и что он должен пересечь границу ради своей собственной безопасности.

«После их возвращения в Испанию, – продолжил немецкий министр иностранных дел, – герцога и герцогиню необходимо убедить или вынудить остаться на испанской земле». В худшем случае Испания могла бы задержать его как «военного дезертира». Ни при каких обстоятельствах никто не должен узнать, что за всем этим стоят нацисты.

Когда он вернется в Испанию, подходящий надежный эмиссар скажет герцогу, что единственным препятствием на пути к миру между Германией и Англией будет «клика Черчилля». Как фон Риббентроп объяснил Штореру: «Германия намерена заставить Англию подписать мирный договор всеми силами, а после этого выполнит все возможное, чтобы исполнить любое желание Эдуарда, особенно если это будет касаться вступления на английский престол герцога и герцогини». Даже если бы он не захотел воспользоваться этой возможностью, фон Риббентроп пообещал, что он будет жить жизнью, «подобающей королю».

Хоть было и ясно, что герцога и герцогиню обманным путем хотят заманить обратно в Испанию, тон телеграммы фон Риббентропа говорил, что герцог может быть склонен к сотрудничеству с нацистами. Это убеждение сложилось на основе разочарования герцога в Черчилле и королевской семье, его желания мира и взаимного уважения с обеих сторон: Гитлер и герцог наслаждались теплыми отношениями. Эта авантюра была не такой уж и далекой от реальности. Пока Гитлер готовился к вторжению в Британию, герцог был, без сомнений, предпочтительным кандидатом на роль короля-марионетки.

Шторер запустил план фон Риббентропа в движение, он и испанский министр внутренних дел Рамон Серрано Суньер попросили давнего друга герцога Мигеля Примо де Риверу поехать в Лиссабон, чтобы предупредить герцога об угрозе его жизни и предложить ему охотничью экспедицию в горах у границы, как предлог для выезда из Лиссабона.

В это же время посол Шторер предложил фон Риббентропу, чтобы немецкое посольство в Мадриде одобрило визу горничной герцогини, что позволит ей поехать в Париж за заветными королевскими вещами. Потом, предложил он, ее нужно сознательно задержать по дороге в Лиссабон, чтобы отложить отправление герцогской пары на Багамы.

Пока горничная герцогини ожидала получения визы, Дон Мигель и его жена наслаждались компанией их английского друга в Лиссабоне, возвращающегося через несколько дней в Мадрид, где он был допрошен послом Шторером. Неудивительно, что герцог Виндзорский чувствовал себя заложником в Лиссабоне, подозревая, что его окружали шпионы.

Шторер должным образом телеграфировал фон Риббентропу:

«С политической точки зрения, герцог все дальше отдалился от короля и от нынешнего английского правительства. Герцог и герцогиня не боятся короля, который совершенно глуп, глуп настолько, насколько умна королева, которая, как говорят, постоянно плетет интриги вокруг герцога и особенно вокруг герцогини. Герцог обдумывает отмежеваться от нынешней тенденции британской политики публичным заявлением и порвать отношения с братом».

Он продолжил описывать то, насколько герцогская пара с энтузиазмом относилась к возвращению в Испанию, хотя и волновалась, что их возьмут в заложники. Когда герцогу показали эту телеграмму в 1953 году, он согласился с чувствами по отношению к его семье, но отрицал, что планировал делать публичное заявление.

Во втором сообщении Шторер добавил очередной, весьма говорящий доклад от Дона Мигеля. Он указывал, что английский герцог не был так заинтересован в своей прежней работе, как надеялся фон Риббентроп.

Когда он (Дон Мигель) посоветовал герцогу не ехать на Багамы, а вернуться в Испанию, так как он мог еще сыграть большую роль в английской политике и даже мог взойти на английский престол, герцог и герцогиня казались удивленными. Они оба придерживались традиционного мнения и ответили, что после отречения, согласно английской конституции, это невозможно. Когда тайный агент сказал, что курс войны может привнести изменения даже в английскую конституцию, герцогиня в особенности стала задумчивой.

Герцог, возможно, и не желал возвращаться на трон, но тем не менее фон Риббентроп оставался воодушевленным перспективой, что король «станет Петеном» и выступит с публичным заявлением, попросит свой народ сложить оружие во имя мира.

В то время как фон Риббентроп и Шторер обдумывали возможную роль герцога в нацистских планах по захвату Европы, герцог сражался в более важных битвах, настаивая, чтобы двое его прислуг-солдат были отозваны с военной службы и присоединились к нему на Багамах. Он так серьезно отнесся к факту, что «нанимать новую прислугу будет серьезной помехой», что отправил своего бухгалтера Грэя Филлипса лично встретиться с Черчиллем для обсуждения этого вопроса. Это был показательный признак того, насколько далек сейчас был герцог от своих соотечественников. Даже его сторонники говорили, что он вел себя как «капризный ребенок», а секретарь Черчилля Джок Колвилл назвал его «вздорным и сводящим с ума».

Кроме того, с опозданием пришло осознание, что остановка герцога в Нью-Йорке в разгар президентской избирательной кампании может не привести ни к чему хорошему. Существовало опасение, что любая неосторожность герцога помогла бы изоляционизму. Волнение подожгла статья в New York Times, в которой говорилось, что герцог убеждал своего брата сформировать «мирный кабинет» во главе с Чемберленом, Галифаксом и Ллойдом Джорджем с целью достижения «достойного» мира с нацистами. Было ли это публичное заявление, которое он обсуждал с Доном Мигелем, и будет ли он развивать эту тему в Америке? В этом и заключался постоянный страх.

Когда герцогу сообщили, что из-за американских выборов им с герцогиней придется ехать на Багамы через Бермуды, герцог был разъярен и написал Черчиллю, что «над ним уже и так довольно долго издевались».