* * *

Ходатайство об освобождении кагуляров до суда было отклонено, а посему Тенайль, Пюире, Жакюбье, Ив Дюплесси все еще сидели в тюрьме. — Нелепо! Просто нелепо! — говорил Висконти Доминику Мало. — Ну держали бы за решеткой Дюплесси, это еще можно понять… как-никак он в прошлом месяце чуть не ухлопал Фреда Виснера. Но остальные? Что за ними числится? Старые, плохо доказанные грехи, из коих с полной очевидностью явствует только то, что перед нами французы, испуганные успехами коммунизма… А ведь вчера нескольких коммунистов приговорили к смертной казни, применив декрет Сероля.

— Ты несправедлив, Ромэн, как всегда несправедлив. Надо же соблюдать правильное соотношение: коммунистам — смертная казнь, а кагулярам — тюремная решетка… Управлять — это значит поддерживать равновесие!

Но стоило ли беспокоиться из-за каких-то третьестепенных дел? Всю страну взволновала речь Поля Рейно, выступившего в то утро по радио. Так, стало быть, бельгийский король изменил? Председатель совета министров сказал это совершенно определенно. Да это, очевидно, подтверждает и премьер-министр Бельгии, господин Пьерло. В бельгийской газете, издающейся в Париже, черным по белому написано: капитуляция. Отвратительное слово, оно набрасывает на все зловещую тень… По правде сказать, Мало прибежал в девять без четверти на набережную Малакэ к Ромэну Висконти из-за своих личных горестей: его жене вдруг стало дурно, когда она услышала то, что говорил Рейно в восемь часов утра, и в голове депутата-радикала бедствия родины перемешались с печалями его семейной жизни. Доминик Мало вспомнил, что 16 мая Матильда Висконти любезно предлагала приютить на своей вилле в Восточных Пиренеях бедную страдалицу и, если она пожелает, захватить с собой и незаменимую мадам Клезингер, которая уже так давно ухаживает за ней… И вот после тяжелой сцены, которую Доминик Мало только что пережил…

За последнее время Висконти сам не свой — какой-то нервный, взвинченный, язвительный. Характер его суждений внешне как будто не изменился, но при теперешних обстоятельствах его изречения уже не казались милыми парадоксами, пленяющими своим дерзким цинизмом. — Измена! Измена! Скажите пожалуйста… По мнению Рейно, король, который отказывается отдать свой народ на истребление, изменник? А кому же он изменяет, позвольте спросить? Англичанам? Как будто нам не известно, что англичане уже грузятся на суда и удирают! Сейчас нам остается только одно: порвать с англичанами, раз они возвращаются к себе на остров, и поступить так же, как король Леопольд. Да уж, извините, а кричать об измене — это с нашей стороны довольно неосторожно… Кто знает, как нам самим-то придется поступить через неделю!

— Что ты хочешь сказать, Ромэн?

— Доминик, послушай… Если бы завтра какой-нибудь человек, безупречный патриот… ну, например, Вейган или маршал Петэн… сказал тебе: «Надо послать к врагу парламентеров… Об условиях договоримся потом, а сейчас нужно остановить кровопролитие, спасти то, что еще можно спасти: Париж, военный флот, остатки нашей армии, уцелевшие после разгрома во Фландрии…» Что бы ты ответил?

— Боже мой! — горестно воскликнул Мало. — Неужели мы до этого дошли?

Висконти пожал плечами. Бедняга Доминик, право, целиком в прошлом. Не может понять, что все рождается в муках: Франции нужно кесарево сечение, вот ей и произведут эту операцию. Разумеется, сначала надо хорошенько пройтись метлой, выкинуть всех этих рейно, всех этих даладье… И Ромэн Висконти мысленно уже подыскивал новых правителей, которые их сменят. Постараться самому попасть в число счастливцев. А почему бы нет? Кто может сомневаться, что тот, кто первым понял… Деа, конечно, вылезет наверх, но нужны и другие энергичные люди, вроде Делонкля, Тенайля, Жакюбье… Официальные политические деятели — это очень мило, но надо же им на кого-нибудь опереться, а поскольку радикал-социалистам все же придется дать по шее…

Предоставив Доминику Мало беседовать с Матильдой, Висконти отправился на бульвар Инвалидов к маршалу Петэну. Он пользовался каждым удобным случаем, чтобы засвидетельствовать ему свое почтение. На этот раз для визита имелся предлог политического характера. Вчера в парламентской комиссии по иностранным делам шли весьма странные разговоры. Правительство, кажется, подумывает послать Пьера Кота в Москву… Ну уж нет, извините! Надо сказать маршалу, что такой шаг поверг бы всю страну в изумление. Опять вылазка Народного фронта! Да еще в самый разгар войны. Если теперешние правители настолько глупы, что в международной политике хотят делать ставку на советскую карту… ладно, пусть делают… Но подумали они о том, что означает уже одно это имя — Пьер Кот?.. Почему же, в таком случае, не Торез?

Да, Висконти совсем утратил душевное равновесие, он сам это чувствовал. А как же не волноваться? думал он. Ведут войну на наших нервах. То говорят: нынче вечером немцы войдут в Париж… а на следующее утро заявляют, что все обстоит хорошо, а потом, не угодно ли, — немцы уже в Аррасе!.. И тут еще бельгийский король оказался изменником… Совсем замучили, как в августе прошлого года… Тогда ведь некоторые просто почувствовали облегчение от того, что мы вступили в войну и даже приветствовали ее… Но теперь нам нужен мир… И раз это так, пусть заключают мир немедленно… Висконти очень хотелось попасть в число миротворцев, которые положат конец бойне. Как Франция будет признательна тем, кто прекратит этот кошмар! А разве я с первого же дня не видел, чем все это кончится?

Из кабинета Петэна вышел Монзи; Висконти подумал: сейчас моя очередь, и вдруг — такая досада! — явились генерал Вейган и адмирал Дарлан в сопровождении какого-то капитана первого ранга. Ромэн Висконти остался с носом: теперь уж маршал не успеет принять его до совещания, ежедневно происходившего в военном министерстве…

Висконти опрометью сбежал по лестнице и догнал Монзи у подъезда. Ведь Мистлер вчера говорил ему, что «Монзи, вероятно, замешан в этой темной истории». Может быть, удастся вытянуть из него кое-какие сведения. Если правительство намеревается обратиться к Москве в целях продолжения войны — это одно, а если ищут ее посредничества для заключения мира — это совсем другое дело. Посредничество тут, конечно, вовсе и не нужно, — но мало ли что может взбрести в голову нашему Рейно… Мир — это при всех условиях мир. Однако Пьера Кота ни в коем случае не следует посылать…

Но в то утро оказалось просто невозможно что-нибудь выведать у Монзи: его занимали только известия из Италии, надежда на то, что обращение Даладье к святейшему престолу поможет избегнуть разрыва. Переговоры с Россией? Да тут фактически еще ничего не сделано… А беседовал ли об этом господин Монзи с